Комарра

– Черты лица – всего лишь электронная комбинация моего лица и Николь, не генетически полученный результат, – объяснил Бел, охотно отдавая ей куб. – Для этого им нужна клетка настоящего зародыша, которую они, естественно, не могут заполучить для генетической модификации, пока он не зачат.

Катриона поворачивала изображения в разные стороны, чтобы рассмотреть во всех ракурсах. Майлз, заглядывая ей через плечо, твердо сказал себе, что, наверное, неплохо, что изображения Эйрела Александра и Элен Наталии в сугубо зачаточной стадии по-прежнему находятся в его багаже на борту «Кестрела». Но, возможно, позже ему подвернется шанс показать Белу…

– Вы наконец решили, что хотите? – поинтересовалась Гарнет Пять.

– Девочку-квадди для начала. Как Николь. – Лицо Бела смягчилось, затем на нем снова резко появилась привычная ироничная улыбка. – При условии, что я соберусь с духом и попрошу гражданства Союза.

Майлз представил себе Гарнет Пять и Дмитрия Корбо с целым выводком красивых, сильных детишек-квадди. Или Бела с Николь с командой умненьких и музыкальных. И у него голова пошла кругом. Роик слегка испуганно покачал головой, когда Катриона протянула куб ему, чтобы он посмотрел поближе.

– А, шоу вот-вот начнется, – сказал Бел. Гермафродит забрал голокуб, выключил, сунул в карман своих синих бриджей до колен и тщательно застегнул клапан.

Пока они беседовали, аудитория заполнилась до отказа, в сотах копошилась внимательная толпа, включая довольно большое количество планетников, хотя были ли это приезжие или граждане Союза, Майлз не всегда мог определить. Во всяком случае, никаких зеленых барраярских мундиров не наблюдалось. Свет померк, гомон стих. Несколько припозднившихся квадди пронеслись к своим ячейкам и устроились там. Пару планетников, не рассчитавших усилие и болтавшихся посередине, подобрали служители и доставили на место. Те квадди, что обратили внимание на эту сцену, сдержанно похихикали. В воздухе повисло напряжение, эдакая странная смесь страха и ожидания, свойственная всем исполняемым вживую спектаклям, атмосфера присущих им риска несовершенства и возможности величия. Сейчас из освещения осталось лишь бело-синее мерцание подсветки, заполненных зрителями ячеек.

А потом ударил свет – огромный фонтан красного, оранжевого и золотого, и со всех сторон хлынули исполнители. С грохотом. Мужчины-квадди, мускулистые и энергичные, в обтягивающих блестящих комбинезонах. Барабанщики.

Барабанов я не ожидал. Все предыдущие представления, что Майлзу доводилось видеть прежде в невесомости, будь то танцы или акробатика, происходили в оглушающей тишине, не считая музыки и звуковых эффектов. Квадди барабанили, и при этом у них имелась еще пара рук, чтобы исполнять гимнастические трюки. Барабанщики встречались в середине, сцеплялись руками, придавали друг другу ускорение, вертелись и крутили двойное сальто в нарастающем темпе. Две дюжины квадди в невесомости работали точно в центре сферического зала, их движения были настолько точными, что они ни разу не отплывали в сторону во время прыжков и сальто, вращения и кувырков. Воздух пульсировал в ритме их барабанов, больших и маленьких, круглых и длинных, двойных и обычных. Причем некоторые исполнители играли не только на своих инструментах, но и на чужих в оглушающем темпе. Это было нечто среднее между музыкой и жонглированием. И при этом никто ни разу не сбился с ритма. Свет плясал, отражаясь от стен и освещая в ячейках зрителей поднятые руки, блестящие одежды, драгоценности, зачарованные лица.

Затем из другого выхода высыпали женщины-квадди, все в синих и зеленых костюмах, и присоединились к танцу. Единственное, о чем был способен думать Майлз, это: «Тот, кто первым привез кастаньеты в Пространство Квадди, совершил великое дело». Женщины добавили жизнерадостную высокую ноту к череде звуков. Барабаны и кастаньеты, никаких других инструментов. Не было необходимости. Круглое помещение вибрировало, рокотало. Майлз искоса глянул в сторону: губы Катрионы приоткрылись, расширившиеся глаза сияли, откровенно впитывая все это грохочущее великолепие.

Майлз вспомнил барраярские военные оркестры. То, что люди освоили нечто столь трудное, как игра на музыкальных инструментах, оказалось недостаточно. Им понадобилось делать это группами. В процессе ходьбы. Выписывая сложные фигуры. А затем принялись состязаться в этом, чтобы делать это еще лучше. Совершенство, такого рода совершенство никак не могло иметь здравого экономического обоснования. Это необходимо делать ради чести своей страны, или своего народа, или во славу Божью. Ради счастья быть человеком.