— Сейчас в этой машинке произойдёт вспышка пороха, газы выбросят маленький кусочек металла, который пронзит ваш мозг. Через миг всё кончится для вас, всё! Не мешайте мне: вы только причините себе излишние мученья… За год участия в революции я потерял здоровье. Вы, махровый благодетель, добиваете меня. К тому же, вы всё равно будете агитировать против прыжка на Восток: ваше устранение неминуемо. — Костарев держал револьвер с изящной уверенностью.
— Французская вещь: самовзводный «Ронжэ», — зачем–то объяснил он. —
Калибр невелик, но заряд достаточно сильный.
Доктор с невероятной сосредоточенностью, словно именно от этого зависела его жизнь, следил, как револьвер поднимается на уровень его лица. Потом взглянул в потухшие вдруг, затомившиеся скукой глаза Костарева, в чернеющий зрачок дула. «А ведь убьёт!» — осозналось прозаически–сухо и оттого неопровержимо.
— Во время англо–бурской войны, — как бы рассеянно проговорил комиссар, — я вот так же в упор убил британского майора!
— Секунду, — тихо, не шевелясь, попросил Зверянский. — Семья всполошится: вам же лишнее беспокойство… Завтра утром поедем в лес, и там вы сделаете ваше дело. Даю слово: я никуда не скроюсь.
Человек с револьвером помолчал и нехотя кивнул.
23
Назавтра была Пасха. Кузнечане тщательно подготовили выступление. Но когда в дело вовлечено столько людей, неудивительно, что побежал слух о предстоящем. Надо удивляться тому, что это произошло лишь в самый канун выступления.
Местная большевичка Ораушкина, кухарка бесплатной столовой, узнала о сигнале к бою за полчаса до него. Когда принесла весть Пудовочкину, оставалось тринадцать минут.
Тот глянул в окно на рыночную площадь: было по–праздничному людно. Он моментально заметил среди народа нестарых людей с засученными рукавами и без шапок: они топтались близко от дома, держали руки в карманах.
Пудовочкин бросился в другую комнату взглянуть во двор. Он был пуст. Напротив дома — каретный сарай и баня. В их стенах зияют щели, отсутствуют несколько досок. Более чем вероятно, что там затаились стрелки, держат под прицелом окна и выход во двор.
В доме с командиром были Сунцов, пятеро охранников, да часовой стоял у входа с площади. Часового укокошат в первый же момент. Пудовочкин приказал отозвать его в здание. Мелькнула мысль о заложниках. Когда он занял дом, хозяин–сахарозаводчик с семьёй переехал в монастырь, где ему дали приют. Остались дальняя родственница–старуха, лакей и пожилая горничная.
Теперь никого из них не оказалось. Да и вряд ли захват этих людей остановил бы нападающих…
Командир и охрана метались по зданию. Пудовочкин понимал: выйди он, его немедля возьмут в кольцо или тотчас начнут стрелять, не дожидаясь общего
сигнала. Отойти от дома уже не дадут.
Он сгрёб Сунцова за грудки:
— Так чего, Серёга, обожгутся они об нас?
Тот, бледный, вспотевший, ощерился:
— Подгорят, как без масла!
Гигант отбросил его, точно вещь, шагнул в нужник, возвратился в коридор.
— Они думают, мы под их пули выбегим, а мы: нате вам …! Здесь станем отбиваться, пока отряд нас не выручит. Патронов, гранат, взрывчатки нам не
занимать.
— А если перебьют отряд? — скучно спросил Сунцов.
— Чего? Прям весь город и навалится, ха–ха–ха! Куда им. Четыре из пяти, кто обещался в бой, под койкой будут сидеть, я ихо нутро знаю. Оно, конечно: сразу–то много наших побьют тёпленькими, но вскоре и скиснут. Начнут сами обороняться, другие вовсе побегут. — Пудовочкин говорил наставительно:
охранники жадно внимали, сжимая винтовки. Раньше никто не слышал от командира больше трёх фраз подряд, а сейчас слова лились:
— Нас убивать досконально — на то нужен запал, какого нет у них. Мы — сила, мы — власть, а они — куриная публика. Так что волнуйтесь об одном: до завтра, до утра вам предстоит расстрелами заниматься, без передыху.
Красногвардейцы заухмылялись. Заняли позиции у запертых дверей, у окон, нацелили во двор ручной пулемёт.
Пудовочкин опять зашёл в нужник: это был просторный с комфортом устроенный ватер–клозет. Единственное окошко, находясь в торцевой стене дома, глядело на узенькую улочку. В оконце не пролез бы и шестилетний ребёнок; вряд ли его сейчас стерегли.
Пудовочкин вооружился пистолетом и винтовкой, набил карманы патронами, подвесил к поясу гранаты. Он мало верил в то, что сказал охране о «куриной публике». Мещане изменились за последнее время. Он знал случаи, когда они без чьей–либо помощи окружали и уничтожали бандитские шайки. Успокоив охрану, командир вовсе не собирался сидеть и отстреливаться в окружённом здании.
Он положил в оконце ватер–клозета десять фунтов динамита. В это время колокола ударили в набат. Из каретного сарая, из бани выскочили люди — оглушительно–резко застрочил ручной пулемёт, загрохотали винтовки охраны.
Пудовочкин зажёг фитиль, отпрянул в коридор, прыгнул в боковую комнату и лёг на пол. Дом качнулся от взрыва. Гигант вновь рванулся в нужник: в клубы пыли, в едкий дым. Полстены разнесло. Он перемахнул через груду битого камня, вывалился в пролом. Минуту спустя уже мчался по улочке.