Было совершенно очевидно, что, если с пехотой он попал в общеевропейские тренд. Пусть и несколько его исказив. То с кавалерией вообще стал выгребать против течения. Посему принять вот так, с ходу его предложение вряд ли бы могли. И ладно бы предложение — даже правоту. С тем же успехом можно было бы пытаться убедить генералов, увлеченных массовой, призывной армией, то есть, племенным ополчением с ее толпами случайных людей в форме, создать хотя бы костяк из профессиональной, хорошо обученной, ну, допустим пехоты.
Генералы всегда готовятся к прошедшей войне. А переломить их своим авторитетом или просто приказать он не мог. Не то у него было положение. Да — его выслушивали. Ибо не по годам умен. И вон — иной раз очень толковые мысли предлагает. Однако…
На какое-то мгновение пришел прилив ярости. Видимо от старого владельца тела подарок. Но он зажмурился. И сжав кулаки выдохнув.
Несколько глубоких вдохов.
Переждал несколько секунд.
Открыл глаза.
Осмотрел всех присутствующих, с интересом за ним наблюдающих. И выдал фразу, ломающую всю парадигму ситуации и идущую в разрез ожидаемой реакции:
— Уйду я от вас в монастырь. Ей-ей уйду. В женский.
Несколько мгновений тишины.
Нервный смешок Меншикова.
И разразился хохот…
Отсмеявшись, его похлопали по плечу. Едва ли не каждый. Сообщая, что он молодец, и что ничего страшного не произошло. На ошибках учатся. И все в том духе.
Ну и разошлись.
Алексей же остался сидеть в своем кресле. Благо, это к нему в гости приходили, а не он к кому-то. Посидел в довольно мрачном виде около часа или даже двух в пустом помещении. Борясь с раздражением. А потом отправился к своему двоюродному деду — Льву Кирилловичу Нарышкину[15]
. Чтобы поговорить. Само собой — не о кавалерии и играх. А отвлечься. Благо, что к нему тоже у него имелось дело.Впрочем, Лев Кириллович не сильно жаждал послушать мальца. Видимо уже знал о нервном разговоре и не хотел, чтобы Алексей его во что-то втянул дурное.
— Зачем ты мне голову морочишь? — наконец он спросил.
— Мне эти опыты нужны для обучения. А обратится за помощью не к кому.
— Для обучения? Я похож на учителя?
— Ты единственный, кто в силах мне помочь. И это тебе практически ничего не будет стоить. Пожалуйста. Мне очень надо.
— Ну… не знаю… — покачал головой дед. — Верно гадость какую задумал? Неужто как Лопухиных желаешь в навозе отправиться ковыряться?
— Не, — отмахнулся царевич.
— А что?
И он ему рассказал, что, когда ходил по мастерским заметил, что иные в горнах чугун выжигают до ковкого состояния.
— Да, мне сие ведомо.
— Вот я и удумал, как быстрее сие делать, переделывая в значительном количестве в доброе, кузнечное железо.
— Удумал? Что-то не верится.
— Али я дурно удумал с печью походной или туалетом водяным?
— Нет, но…
— Ты просто попробуй, — перебил его царевич. — Сие не великой сложности дело. Прошу. Если все так, как я думаю, то ты сможешь производить доброе железо во множестве. Ну и мне с того малую долю выделять. На опыты и учебу.
— Ого! — ошалел от наглости царевича дед. Но сразу посылать лесом его не стал. Немного покривлялся для порядка, и выслушал. А потом задумался и отправился на заводы — советоваться с мастерами.
Алексей предложил ему создать маленький опытный цех, человек работных на дюжину, в котором попробовать освоить пудлингование. Само собой — такого слова царевич не применял. Просто описал процесс на своем дилетантском уровне.
Не будучи промышленником, ему все-таки приходилось помотаться там — в XXI веке по заводам. Понятное дело, вживую таких печей он не видел и видеть не мог. Но как-то нарвался на рассказ одного увлеченного историей металлурга.
И вот — теперь вспомнил.
Двоюродный дед был человеком не самым простым в общении. Как отмечали многие — весьма среднего ума, да еще и невоздержанный к питию. Гордый, хоть и не заносчивый. И склонный делать добрые дела не по здравому смыслу, а по причуде своего настроения.
Именно по этой причине царевич пытался в разговоре его больше упрашивать, чем уговаривать. Стараясь задеть его гордость, дабы он почувствовал себя высоким покровителем такого маленького, неопытного и в общем-то беспомощного наследника престола. И идти то ему не к кому, и помочь никто не в силах, и так далее…
А вечером того же дня, вдали от душных и непростых разговоров столицы, разворачивалось совсем другое дело. Но ничуть не менее важное. В Азовском море.
Вице-адмирал Корнелиус Крюйс вывел в море эскадру, состоящую из двух галеасов и восемнадцати малых галер. И отправился в сторону Керчи.
Он всю зиму и весну готовился к тому, чтобы выполнить приказ царя. Готовил команды. Собирал охочих до всякого рода абордажных и разбойных дел. Прежде всего среди казаков и, отчасти татар или черкесов. И вот — вышел попробовать — что же у него получилось. Ну и перед царем чтобы было в чем отчитаться.
Для успеха этих маневров ему требовались корабли неприятеля.
В самом Азовском море искать их было пустой затеей. Не ходили они туда в текущей обстановке. Требовалось идти к Керчи, где, как ему доносили, постоянно стояло несколько османских вымпелов.