Комбриг

Полковник понемногу стал некоторые слова польские понимать. Если взять обычное русское слово и букву «Р» заменить на «Ш» или «Ж», то, как раз, польское слово и получится. Как такое могло произойти? Да просто, ходили ляхи вечно с выбитыми зубами, и всегда за дело, вот и шепелявили. А дальше пошло поехало, модно стало шепелявить. Ни какими другими способами такое произойти не могло. Пример? Моря — можа. Как иначе это слово можно исковеркать?

А объяснил заправщик следующее, что если вернуться на полкилометра, то там есть придорожный трактир и на втором этаже сдаются путникам комнаты на ночь и кормят там хоть и дёшево, но не вкусно. Так что лучше всё же в город. Хотя в город уже бесполезно, так как ночью никто их кормить не будет.

Тьфу. Полчаса потеряли, эту тудым-сюдыму выслушивая. Расплатились с косматым бугаем и вернулись, как он и говорил. Взад. Точно, проезжали они этот домик, но ни неоновой рекламы, ни даже фонаря с вывеской не увидели, и потому, дальше проехали. Теперь и вывеску разглядели. Благо небо очистилось, и луна над дорогой почти в полном размере показалась. Прямо ночь с полнолунием и красной волчьей луной. Только оборотней и вампиров и не хватает. Тётка, что открыла им дверь заведения, на оборотня не походила. Эдакая упитанная мадама веселушка-пышечка с милыми ямочками на розовых щёчках. Мечта Остапа Бендера. Однако, первое впечатление оказалось неверным. Тётка брюзжала и брюзжала, Иван Яковлевич даже обрадовался, что язык не понимает. Накормила кашей подгоревшей перловой с прогорклым маслом и чёрствым хлебом. Не соврал заправщик и тут. Еда даже ниже, чем «так себе». И плюсом или вишенкой на торте — клопы. В комнате, куда их завела брюзга полноватая, все стены в раздавленных кровососах. Ну, что же за жизнь-то такая?! Рожу саднит и шрамик, еле заметный пусть, но останется, на ноге настоящий шрам и она побаливает. Ванны в этом заведении нет, а клопы, мать их, есть. Всё, после городка Кельце и его тюрьмы со Степаном Андреевичем Бандерой, домой. Хватит. Напутешествовался.

Думал Иван Яковлевич, что не уснёт. Накрутил себя, представляя, как, вот, уснёт он, а клопы здоровущие и чернущие выползут изо всех щелей и облепят его молодой цветущий организм с головы до пят, как в фильме про мумию египетскую, скарабеи облепливали. Только там фильма, хоть и хорошая, а тут жизнь и тушка не чужого мужика, а его собственная. Хоть бы гамак был. Да, нет, не поможет. Читал где-то Иван Яковлевич, что клопы нашли способ борьбы с гамаками. Они забираются на потолок и пикируют сверху на кусок мяса с кровью. Ну, а дальше, как и положено, облепливают и сосут. Сосут!!!

— Иван Яковлевич, просыпайтесь, — говорят ему клопы на хреновом немецком. И трясут.

— Ванька?! — Брехт подскочил на кровати.

— Светло уже, петух горланит хозяйский, мы уже все внизу, в корчме, собрались, а вас всё нет и нет.

Нда, вот это он храпанул. Нервы, всё, не каждый день три десятка человек в Ад посылаешь. Да, ещё по кускам. Это он «товарищам», как англичане, «дыхание ветра» устроил. Тоже их будут хоронить из разных, родных и чужих кусков, собирая. И не попадут на перерождение хлопцы. Кустами придорожными прорастут. Баобабов не растёт на Украине. Как там в песне: «Через четыре года, тут будет город — сад!». Рододендронами прорастут и азалиями.

Блин, спросонья всякая муть в голову лезет. Воды в кране, в раковине, не было. Причина банальная. Нет крана. Да, и раковины тоже нет.

— Ванья, а где тут можно опростаться, умыться и побриться? — Брехт на сияющего Хуана недовольно зыркнул. Чего разбудил, такой хороший сон не дал досмотреть. А нет, сон был нехороший. Ну, просто — чего разбудил?

— На дворе есть рук мойнька, — показал, как руки моют. Артист … разговорного жанра.

Помылся, побрился, зубы почистил, «Шипром» надушился и прошествовал на приём пищи. Не в коня корм. Никакой разодетой в шелка публики не было. Ну, хоть одно полезное дело всё же совершил. Промыл, как следует, одеколоном шрамик на правой щеке, что в школе себе заработал. Ерунда, не сильно глубокий, может, и не останется рубца.

В обеденной зале кроме их компании было трое. Веселушка-хохотушка, с ямочками на щеках и скрипучим брюзжащим пшеканьем, и двое мужчин. Один был в сутане, в тонкостях одежды слуг божьих Иван Яковлевич не разбирался, но тут не промахнёшься, на голове попика имелась тонзура. Католик. Вон, в венце кучерявых блондинистых волос сверкает свежевыбритая плешь. Читал, как-то Иван Яковлевич, откуда это действо пошло. Выбритая в форме круга макушка означала терновый венец, который, как известно, римские воины надели на голову Иисуса Христа. Аж с VI века пошло. А в 1972 году папа отменил. Слово «тонзура» переводится незамысловато — «стрижка».

Вторым мужчиной оказался хозяин этого постоялого двора. Клоповника. Едва Брехт зашёл в зал и огляделся, как сухой, но широкоплечий мужик с постриженной под горшок головой двинулся в его направлении.

— Пан Барерас?

Событие двадцать шестое