Под подошвами видимых между опорными катками пыльных сапог захрустела выжженная разлившейся соляркой земля, и остановившийся возле «тридцатьчетверки» немец что-то весело прокричал камрадам. И неожиданно полез на танк: скрипнула надгусеничная полка, раздалось негромкое пыхтение, когда он забирался на башню. Заглянув внутрь, гитлеровец аукнул – эхо, что ли, ожидал услышать, придурок? Рассмеявшись, фриц снова что-то прокричал. Что именно, разведчик, разумеется, не понял, поскольку язык противника знал исключительно в виде нескольких заученных фраз, типа «бросай оружие, руки вверх!» или «сколько солдат в твоем подразделении?». Спрыгнув вниз, немец отер выпачканные копотью ладони прямо о брюки и обошел танк, остановившись с противоположной от дороги стороны. Насвистывая какую-то бравурную мелодию, пристроил к провисшей гусенице карабин и не спеша расстегнул ширинку.
«Да твою ж мать, неужели не мог где-нибудь поближе отлить?! – выругался про себя Кобрин, торопливо отползая в сторонку: не хватает только, чтобы его, советского командира, какой-то фашист обоссал! – С другой стороны, хорошо хоть не по-большому пристроился, мог бы и заметить…»
Покряхтывая от наслаждения, фриц опорожнил мочевой пузырь, закинул за плечо «98К» и, к великому облегчению разведчика, потопал обратно. На этот раз пронесло, но убираться с открытого места нужно поскорее. Вот только дождется, пока фашисты уедут, и снова уйдет в лес. Единственный уцелевший из не выполнившей боевого задания разведгруппы… К утру, если повезет, завершит то, ради чего их отправили в немецкий тыл, и доберется до передка. А там и до своих рукой подать, линию фронта ему переходить не впервой. Перейдет, куда денется.
Тяжело вздохнув, Федор спустил курок с боевого взвода, запихнул пистолет под камуфлированную куртку и перевернулся на спину, устало прикрыв глаза. Вот именно, что единственный уцелевший! А ведь поначалу ничего не предвещало беды…
На немцев они наткнулись, едва удалившись от похожей на слоеный пирог передовой километров на пять. Ну, как сказать «наткнулись»? Скорее, встретились… неожиданно, что для тех, что для других. К сожалению, гитлеровцы оказались не какими-то там пехотинцами, которым в лесу, по понятной причине, и делать нечего, а самыми настоящими диверсантами, судя по характерной экипировке и обмундированию – парашютистами. Наверное, не торопись они поскорее покинуть район высадки (а советская разведгруппа, в свою очередь, углубиться в тыл противника), ничего бы не произошло. Но и первые и вторые спешили выполнить свою задачу. Вот и столкнулись, одновременно выломившись из зарослей на открытое место буквально метрах в десяти друг от друга.
Идущий в авангарде Санька Болдин среагировал мгновенно, заорал «шухер!» и, припав на колено, вскинул карабин, выжимая спуск. Немец в серо-зеленом комбинезоне, высоких шнурованных ботинках и непривычном шлеме без закраин практически один в один повторил его движение, метнувшись вбок и направляя в его сторону автомат. Гулкий выстрел и торопливый перестук короткой, патронов на пять, очереди прозвучали одновременно. Тяжелая винтовочная пуля угодила гитлеровцу чуть пониже среза каски; позади головы на миг вспухло алое облачко, и он завалился навзничь, широко раскинув руки. Получивший несколько попаданий в грудь Санька со сдавленным стоном мешком осел на землю, роняя карабин и утыкаясь лицом в траву.
А дальше все завертелось в стремительной карусели смерти. Разведчики прыснули в стороны, парашютисты – тоже. И тех и других готовили к подобному, и готовили хорошо. Пятеро оставшихся немцев были вооружены автоматами, четверо русских – двумя карабинами и двумя же «ППД-40». Впрочем, воспользоваться преимуществом в огневой мощи и скорострельности противник не успел. После того как глухо бухнула, раскидывая выдранный взрывом дерн и сравнивая счет выживших, брошенная ефрейтором Лапченко граната, это уже не имело никакого значения. Не прошло и минуты с неожиданной встречи, как началась рукопашная.
Присев, лейтенант Кобрин пропустил над головой зажатый в руках противника автомат, которым тот намеревался нанести ему удар в голову, и сделал короткий выпад. Увесистый приклад «дегтярева» впечатался немцу под дых, и тот, охнув, сдулся, словно проколотый мяч. Не теряя ни мгновения, Федор ударил снова, снизу вверх, одним движением ломая фашисту челюсть и шейные позвонки. Парашютист еще падал, нелепо запрокинув голову, когда разведчик уже вскидывал пистолет-пулемет, переключаясь на новую цель. Со всех сторон доносились резкие выдохи и сдавленные ругательства на двух языках, сопение, короткое звяканье сталкивающейся стали.