Комдив. Ключи от ворот Ленинграда

Последняя мысль показалась младшему лейтенанту наиболее важной. Несколько долгих секунд Василий пытался осмыслить, о чем он, собственно, только что подумал. Мысли в голове, внезапно ставшей тяжелой, словно чугунный котел, и одновременно легкой, как первомайский воздушный шарик, ворочались с трудом, двигаться и вообще что-либо делать не хотелось просто отчаянно. Но Серышев все же заставил себя приподняться, оттолкнувшись руками от пола боевого отделения. Ладони скользили по отчего-то ставшему липким металлу; едкий дым, которого внутри танка с каждым мгновением становилось все больше и больше, резал глаза и перехватывал дыхание. Зачем-то потормошив то, что совсем недавно было боевым товарищем, башнером Степкой Ивановым, младлей, судорожно перхая и почти теряя сознание от боли в сломанных ребрах, пополз в сторону переднего люка. Скользкие от чужой крови пальцы нащупали рукоятку замка, толкнули квадратную бронезаслонку, марая светлую краску черно-алыми разводами. Безрезультатно, верхняя половинка люка не сдвинулась с места ни на сантиметр. Вокруг немного посветлело, по внутренней поверхности брони судорожно замельтешили оранжевые всполохи, и затянутой пропотевшим комбинезоном спине стало жарко – разбитый двигатель все-таки загорелся.

«Не открывается, заклинило, видать! – мелькнула паническая мысль. Впрочем, особого страха не было – полученная контузия, как могла, защищала разум хозяина. – Ну, да и хрен с ним. Главное, не зря погиб, вон сколько фашистов сегодня на тот свет спровадил… нет, точно не зря… а ребята за нас со Степкой отомстят».

И в этот момент крышка люка внезапно откинулась, звучно скрежетнув петлями, и в светлом – аж немного ослепило привыкшие к полутьме глаза – прямоугольнике показалось чумазое лицо механика-водителя.

Сильные руки подхватили Серышева под мышки, рванули на себя:

– А ну-кась, давай, командир, подмогни мне! Да ты хочь ногами, что ль, отталкивайся, тут, чай, не двери, а вроде как люк! Эх, бедолага. Вот так, молодцом, еще давай, почти вытянул…

Последним, что еще успел осознать, прежде чем надолго провалиться в беспамятство, командир роты легких танков младший лейтенант Василий Серышев, был вливающийся в обожженные легкие чистый воздух и затянутое пеленой дыма синее небо над головой. И расплывающееся, будто глядишь сквозь слой воды, озабоченно-хмурое лицо склонившегося над ним мехвода.

Затем он потерял сознание, очнувшись уже только в госпитале следующим утром…

А по мосту уже шли, ревя моторами, присланные комбригом на помощь легкие Т-26, с ходу вступая в бой. Последние вражеские танки, которых к тому моменту осталось лишь четыре штуки, спалили сразу. Затем расстреляли, словно в тире, удирающие на максимальной скорости бронетранспортеры – до спасительного поворота дороги кое-как доковыляли лишь две штуки. При этом экипажи боевых машин даже не попытались принять обратно под защиту брони пехотинцев, которым пришлось отступать на своих двоих. Учитывая плотность ружейно-пулеметного огня, частые выстрелы минометов и танковых пушек, удалось это немногим. Затем танки разделились и двинулись вдоль окопов в сторону опушки, добивая из пулеметов и давя гусеницами остатки штурмовых групп.

Большая часть личного состава 2-го батальона 4-го пехотного полка так и осталась в предполье перед рекой. А вот шестая рота 114-го полка полегла практически в полном составе еще в первых атаках. Убитых, вероятнее всего, было не столь и много, гораздо больше раненых, но эвакуировать их с поля боя никто не собирался. Гитлеровцы просто не представляли, что русские позволили бы им это. Кто мог, перевязывался самостоятельно и потихоньку отползал; некоторые при этом даже помогали камрадам. Остальным же оставалось лишь бесцельно звать на помощь санитаров…

Последняя атака Kampfgruppe Raus, переставшей существовать практически в полном составе, завершилась. Атаковать полковнику Эрхарду Раусу больше было просто нечем, оставалось дожидаться подхода передовых подразделений танковой дивизии.