Пальник, как множество волынских деревень, лепился на пригорках, покрытых лесом дубовым, березовым и осиновым; вид был очень красив: под деревней по зеленеющим среди пригорков лужайкам пробегала голубая речонка, блистая местами из-за тростника зеркалом своих вод. Вдали виднелось несколько деревень, разбросанных по долинам и пригоркам, рощицы и пасеки, словно нарочно для украшения поместившиеся тут, и полоса отдаленных лесов в стороне к Смолеву. Давно покинутый дом (в нем жил только управляющий) стоял на склоне пригорка, окруженный заросшим садиком. Видно было, что несколько десятков лет тому назад кто-то перестраивал это старое здание; к нему пристроили две хорошенькие комнатки, окруженные деревьями, которые теперь разрослись и кидали тень, открывая кое-где между ветвями вид на села, луга и речку. Место это так пришлось по сердцу Вацлаву, так он полюбил его с первого разу, так приятно было ему жить, где жил несколько лет его отец, что он не променял бы это место на Дендерово. Близкое соседство Вулек придавало еще цену Пальнику; а невдалеке виднелось и Смолево.
В скором времени очищен был для него домик, приготовлено все для жительства, и Вацлав, хотя еще слабый, решился проститься с ротмистром, прося только, чтобы он проводил его в новое жилище и благословил своей старой и почтенной рукой новую кровлю.
От Вулек до Пальника было так близко, что домики глядели один на другого; стоило только пройти оврагом, оттененным кустами диких роз, белого боярышника, терна и березами, и частью деревни, и вы были уже на дворе соседа. Радовало чрезвычайно Бжозовскую, что все так отлично устраивалось, что Вацлав уезжал не далеко; принужденная отказаться от первого своего проекта, она тем упорнее держалась другого, не допуская, чтобы и тут пришлось ей ошибиться. Наученная опытом, она не порывалась уже теперь ни говорить с Франей, ни распространяться о своих планах, она молчала, кусая губы, утешая себя мыслью, что и люди, и судьба подчинялись, казалось, ее гаданиям.
— О, уж теперь непременно! — говорила себе Бжозовская, поглядывая искоса на сидящих на крыльце Франю и Вацлава. — Франя, очевидно, чувствует к нему слабость; она занимает его будто бы больного, а он столько же болен, сколько и я… Отец, кажется, не против… ну, и я также! Гадания недаром указывали на Дендерово; и так близко будет жить: непременно женится… или уже я совсем дура. Тот, как себе хочет, тот вольно барствует. Бог с ним! Он хотел позабавиться, а не жениться, но этот благородный, очень благородный человек! Два раза поцеловал мне руку, когда я ему давала липовый цвет, и очень учтив… всегда меня величает по чину.
Как раз на эти размышления взошел старый Курдеш, и Бжозовская решила несколько порасспросить его, заводя речь о погоде.
— Вот, — начала она, покашливая, чтобы обратить на себя внимание, — можно будет перенести больного в Пальник; день отличный.
— Отчего же торопиться? — сказал старик. — Там еще не устроено; может быть, и есть нечего.
— Это правда! К тому же он такой нехозяин, ни одной женщины нет в доме, мужчина не может обойтись без женщины.
— Твоя правда, Бжозося, но зато у него будет тихо и покойно.
— И скучно, пан ротмистр! — прибавила Бжозовская. — Уж, не хвастаясь, без нас всегда монастырь. Дело только в том, что он молодой и прекрасный человек и, конечно, скоро женится.
— Отчего же вы так думаете? — спросил ротмистр.
— Как обыкновенно, молод, недурен собой, хорошей фамилии, имеет состояние… Разве он не найдет себе такой, которая захочет выйти за него?
— Но вопрос в том, захочет ли он жениться? — сказал старый воин, посмеиваясь.
— Кажется мне, что он не прочь от этого, — заметила Бжозовская, кидая на Курдеша пристальный взгляд. — Не говорю и не думаю ничего дурного, но он с Франей просиживает по целым часам.
Ротмистр притворился, что не слышал этого; он крикнул в эту минуту на работника, который вел лошадей:
— Да не давай же им пить вдруг! Давай понемногу! А Сивку выстриг?..
— Мне кажется, — прибавила Бжозовская с некоторым ударением, — что и Франя смотрит на него довольно нежно.
— А где Грицко? — продолжал ротмистр, не желая слышать, что ему шептала и выбалтывала Бжозовская.
— А вы как думаете, пан ротмистр? — вымолвила панна Бжозовская.
— Что, любезная Бжозося? — спросил ротмистр, плутовски посмеиваясь и потчуя ее табаком. — О чем? О Грицке?
— Как будто вы не слышали, что я говорила?
— Разве вы говорили о ком-нибудь?
— Э, уж не притворялись бы глухим. Мне кажется, что тут что-то зреет и вызреет лучше, чем в первый раз.
— Это в Божией воле, в Божией воле! — шепнул ротмистр. — А мне пора молиться. Извините…
Панна Бжозовская должна была уйти и отправилась в Фране. Франя сидела в зале, а Вацлав поодаль, за столом, читал ей что-то из Княжнина. Она слушала и понимала гармонию стихов и новых для нее мыслей, утопая, казалось, в каком-то очаровательном полусне; с опущенной головкой и сложенными руками, смотрела она на чтеца, думая, не знаю, о нем или о поэте?
При входе Бжозовской, как будто пробужденная, она принялась за работу и шепнула весело: