(Летит на пол; растерянно.)
Простите, я не расслышал, как вас зовут?Т а н я. Эпоха требует активности, напора, аккумуляции, но не пошлости, понятно?
К о с т я (в полном недоумении)
. Эпоха?
Входят Л ю б о в ь М и х а й л о в н а и М и л а.
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Господи!
М и л а. Что это?
Т а н я (Косте, с вызовом)
. Поехали?К о с т я (поднимаясь, со вздохом)
. Поехали, Эпохочка…Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Костенька! Куда ты?
К о с т я. Не беспокойся, мамочка. Все будет как в лучших домах Филадельфии! (Берет аккорд на гитаре, исчезает.)
Любовь Михайловна бросается на шею Миле, рыдает.
М и л а. Мама, что с тобой?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Все кончено, доченька! Он влюбился!
М и л а. Ну и что? Давно пора…
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Да что ты говоришь? Какая же она ему пара?
М и л а. Косте? Вполне.
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. При чем тут Костя? Я не про Костю, про папу! Папочка наш влюбился!
М и л а. В кого?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Да в нее же! В нее! В Эпоху эту! Я тебе все время толкую!
М и л а. Да ты что?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Ты ничего не знаешь. Про газ только и твердит. Хочет стройным стать. Для нее. Для Эпохи! Она требует, говорит. Все равно не отдам! Я же люблю тебя, Ванечка! Мы же тридцать три года вместе! (Хватает пальто, бежит к двери.)
М и л а. Куда же ты?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. В Роево, к отцу!
М и л а. Я тебя одну не отпущу, мама!
Любовь Михайловна распахивает дверь. В комнату падает подслушивавшая под дверью Д у н я ш а. В руках у нее метла, Л ю б о в ь М и х а й л о в н а перепрыгивает через нее, исчезает.
Мама! Стой! (Убегает за ней.)
Д у н я ш а (не поднимаясь с пола, на коленях)
. Отправился, значит? Просветил господь… (Крестится и вдруг вскакивает верхом на щетку и, заложив два пальца в рот, оглушительно свистит.)
Порыв ветра. Темнота. Музыка.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Комната в доме Фаины. Половина ее отгорожена занавеской. Смесь старого и нового: в красном углу — картина Решетникова «Вернулся», полотенца, вышитые петухами, в глубине — расписной ларь и в то же время — холодильник, телевизор, торшер. Посреди комнаты Ф а и н а торопливо укладывает в чемодан вещи. Стук в дверь. Охнув, Фаина одним движением загоняет чемодан под кровать, сама бросается на кровать и, прикрывшись большим черным платком, принимается стонать. Стук сильнее…
Ф а и н а (слабым голосом)
. Кто там, спаси Христос?
Дверь задергалась, отворяется, вбегает Д у н я ш а.
Д у н я ш а (с порога, запыхавшись)
. К-клиент… П-пациент!Ф а и н а (подымаясь с постели)
. Тьфу на тебя! Напугала!Д у н я ш а. Что с вами, Фаина Донатовна?
Ф а и н а. Приема нет! И не будет!
Д у н я ш а. Как?
Ф а и н а. У них спроси! (Показывает на окно.)
У милиции! У финотдела! Мало того — сельсовет каждый день повестки шлет, медицина анализа требует: что за вода такая у меня, что на любой случай годится? А чем я виновата, что люди верить хотят? Верят, оттого и идут! А доктора из себя выходят, милицию подсылают, с поличным хотят поймать — пришлось маскировкой заняться — над лазом ларь поставила, чтоб не видели, что второй выход у меня в подвал, а оттуда — во двор… До того дошла, что от каждого стуку дрожу: кто ни войдет — милиционер переодетый чудится… Хватит, хватит, на курорт уезжаю! (Выдвигает из-под кровати чемодан.)Д у н я ш а. На курорт? А как же директор мой?
Ф а и н а. Не надо мне никаких директоров! Сегодня же еду, хоть погреюсь на солнышке! (Вынимает из чемодана роскошный халат, раскрывает зонтик, прошлась по воображаемому пляжу.)
Что я — не человек? (Вызывающе напевает.)