Д у б р о в с к и й
А н т о н и н а Н и к и т и ч н а. Пожалуйста… Только… ты пригляди за ней, Андрей…
Ж е л в а к о в. Может, поговорим, доктор, без посторонних?
Д у б р о в с к и й. Зачем? Она совершенно глухая… И если я вам скажу, что ваших санитаров, подосланных вчера по вашей просьбе завхозом больницы по фальшивой путевке, чуть не спустили с лестницы, она не услышит, но… могут услышать в горисполкоме, в областной печати, — у них очень чуткий слух и большой интерес к деятельности выдающихся людей города, вроде вас, Желваков.
Ж е л в а к о в. Позвольте, это… это клевета, клевета и донос… Вот слово даю, подлый донос…
Ж е л в а к о в
Д у б р о в с к и й. Не беспокойтесь, она распыляет жидкость. Вы устарели, Желваков, доносы давно вышли из моды, как брюки клеш, над ними смеются… Но то, что вы хотели сделать, это не смешно… Три дня я вас наблюдал и исследовал… У меня была робкая надежда, что вы сумасшедший. О, я охотно устроил бы вас в больницу, где раз в неделю ваша жена передавала бы вам через окно апельсины, но, увы, этот роскошный вариант не оправдался; оказалось, что вы совершенно нормальный, обыкновенный, заурядный…
Ж е л в а к о в. Позвольте, позвольте, так нельзя, давайте разберемся.
Д у б р о в с к и й. Если подойти к этому философски…
Ж е л в а к о в. А я не философ.
Д у б р о в с к и й. Это заметно… В философии существуют теза и антитеза. Так вот, Желваков, — возьмем за тезу, что вы… прохвост…
Ж е л в а к о в. Что-о-о? Я не допущу!.. Я… я не позволю!..
Д у б р о в с к и й. Тш… Тш!.. Адажио-пианиссимо, как любил Бузони. Еще не все потеряно, Желваков. Перед вами выбор — или вы начинаете психовать, и я отправляю вас в палату для буйнопомешанных, или вы сознаетесь, что вы… негодяй, что вы хотели погубить и ограбить почтенную женщину… Тут не сложная арифметика — одно из двух, третьего нет. Я считаю до пяти… Раз, два, три, четыре…
Ж е л в а к о в. Так разве ж я для себя? Я ж для них, для молодых старался… Хотел соединить не только их сердца, но чтобы и квартиры… Хотел потом все оформить, чтоб по закону… Виноват, что поспешил, что ремонт затеял, судите, но не строго… Кто же осудит отца, что об детях заботился, а насчет сумасшедшего дома для старухи, так все говорят, что там вроде курорт, чистая Швейцария… Воздух, питание… Да будь я вдовой профессора, я бы сам туда попросился…
Д у б р о в с к и й. Можно считать, что вы признались?
Ж е л в а к о в. Э-э… нет. Какой суд? Я ничего такого не говорил…
Д у б р о в с к и й. Ах, так… Отлично! Главный дезинфектор!
Включите последний ролик…
Ну вот и последнее слово подсудимого…
Г р е н к и н а. Слово не воробей, залетит в магнитофон — не споймаешь.
Д у б р о в с к и й. Не волнуйтесь, Желваков, этот уникальный ролик я не передам в столичную фонотеку и не положу на стол судебного следователя как сувенир… Нет, я просто сохраню для памяти, как сухую гвоздику…
Ж е л в а к о в
А н т о н и н а Н и к и т и ч н а. К тебе из филармонии, Андрей, можно? Входите, пожалуйста.
Д а м а. Простите, что врываюсь к вам без звонка, я очень спешу, здрасте, Богдан, привет, Серафима Кузьминична.
Д у б р о в с к и й
Д а м а. Она… Говорят, у меня подходящая внешность и чистая речь.