Весь центр Батуми утыкан маленькими и большими магазинчиками, где торгуют товарами местной швейной фабрики и Кутаисской и Тбилисской обувью. Много кожаной обуви, красивой на вид, и хотя она не на картонной подошве, как та, которой после войны торговал на Тбилисском рынке мой отец, но носится немногим дольше.
Я не успела купить Сережке сандалики в Москве и купила здесь голубые с белым босоножки. Через две недели он их разодрал в клочья, вечером, когда мы были на бульваре вместе с мамой, у него отвалилась вся передняя часть подошвы. Так и пришлось бы Сережке идти домой босиком, но к счастью, у мамы был с собой кусок бинта, которым фиксируется повязка на конечности, такая дырявая эластичная трубка. Мама натянула внуку на носок, прижав подошву к ноге, и Сергей дошел до дому в обуви, а на другой день пришлось покупать ему новую пару. Такую же. Другой обуви подходящего размера не было.
Катя обожала ходить по магазинам, всё время что-то выискивать и потом выпрашивать денежки, (в основном у бабушки) чтобы купить. Одну я её не пускала, и мы делали это вместе. Сергей не любил ходить с нами по магазинам одежды и галантереи, он любил зайти в магазин с игрушками и что-нибудь выпросить.
- Денег нет, - сердилась я. - На юге гуляешь, авторалли, еще и игрушки.
- А вот Катичке так покупаешь...
- И тебе покупаем, - двое сандалий купили.
- Так мне только в случае крайней необходимости.
- И Кате тоже в случае крайней необходимости. Ты же знаешь, если женщине понравилась какая-нибудь вещь, то купить её крайняя необходимость, - смеюсь я.
А пока мы купаемся, загораем, ходим на местный рынок, Алешка дома один и пишет нам письма, в которых описывает ощущения многодетного папаши, впервые за долгие годы женатой жизни ставшего одиноким.
"...дома странная тишина и пустота. Можно лечь на пол, и никто на тебя не залезет, не начнет топтать. Можно даже встать на голову, и никто не наступит на уши. Вот только еды нет. Повешу объявление - ищу кормилицу".
У Кати был только сплошной купальник, из которого она выросла.
Раздельные купальники, которые продавались в магазинах, ей не подходили, бюстгальтеры были велики. И мы смастерили ей раздельный купальник. Я сшила трусы из куска зеленого ситца, который нашелся у бабушек, а Катеринка вырезала из материи два квадрата, подшила их и продернула веревочки, одну в верхние части квадрата, другую в нижние. Получился импровизированный бюстгальтер.
Катя его надела и осматривалась перед зеркалом, когда в комнату вошел Сережка и прямо-таки остолбенел, увидев на груди у сестры эти два квадратика. Секунду удивленно таращился на них, потом подошел и пощупал, что там, под квадратиками.
И в ту секунду пушинкой отлетел и ударился головой о стенку от толчка, которым наградила его оскорбленная Катька. Я не кинулась его защищать, как это обычно я делаю, когда Катя применяет силу, а только сказала:
- Сергей, не всегда можно хватать руками, что хочется. А то можно и не так получить.
Мальчик мой вздохнул, поднялся, потер ушибленную головешку, подошел вплотную к сестре, скосил глаза за квадратик.
- Ну, всё равно, Катичкин, я вижу, что ничего у тебя там нет.
А вечером восьмилетний сынок подошел ко мне:
- Мама, пощупай, у меня усы растут.
Я провела рукой по гладенькой губе.
- Нет, Сережа, вроде еще не растут.
Сергей вздохнул. Опять сестра впереди, у нее появились признаки женского взросления, а у него мужского еще нет.
За неделю до отъезда Сережка заболел. Докупался до того, что у него образовался какой-то воспаленный бугор сбоку на пенисе.
Мама послала нас к хирургу, и я пошла к Гиви Цивадзе, своему однокласснику, который тогда заведовал первой городской больницей и вел прием.
Гиви осмотрел моего мальчишку, назначил марганцевые ванночки и добавил, смеясь:
- Ты не расстраивайся. Если не поможет, сделаем ему обрезание, будет наш человек (аджарцы - мусульмане).
Делать ванночки Сережке обернулось хлопотным делом. Во-первых, он панически боялся, как бы кто не увидел его богатства. Когда ему было шесть, я объяснила Сергею разницу между мужскими и женским особями, и теперь он панически боялся, что зайдет Катя и увидит его кончик. Он задвигал шторы и закрывал двери, и в течение получаса никто не мог войти в комнату, а я держала майонезную баночку с марганцовкой, в которой плавал больной орган. При любом сотрясении он тут же выпрыгивал из баночки, марганцовка расплескивалась, - в общем, тушите свет.
Так я мучалась три дня, а потом мы собрались уезжать.
- И как, мама, я буду в условиях вагона делать эти ванночки? - спросила я маму
Мама взяла бинт, намазала ихтиолку (надо брать не 10% мазь, а чистый ихтиол, сказала маме мне), прилепила бинтик с мазью к больному месту и залепила сверху лейкопластырем.
На обратный путь в Москву у нас было три билета, но два места. Сережке не было восьми лет и можно было не брать на него место в купе. Я бы взяла, но мест не было.
- Ничего, утешали меня провожающие, заплатишь проводнице пятерку, вот тебе и будет место.
Мы уселись в вагон, напротив нас расположился немолодой грузин, принявший живое участие в разговоре моих детей.