Комедия положений (СИ)

Легко пишется про прошедшую жизнь, когда твоя сегодняшняя течет плавно, спокойно. Всё меняется, когда каждый день требует большого напряжения сил; сейчас, когда я помогаю нянчиться с годовалым внуком Степкой, все мои планы закончить повествование в ближайшее время рухнули. Маленький Степочкин, младший внук, вызывает у меня воспоминания о прошедшем детстве моих собственных детей, но это описанный этап.

Просматривая свои заметки, я замечаю, как медленно, но неуклонно дети, их жизнь вытесняет со страниц мою собственную. И я вспоминаю Люся Вищипанову, мою хорошую приятельницу, c которой мы много лет, особенно в годы аспирантуры, сотрудничали. Люся, прочитав повествование о моих студенческих годах, сказала:

- Книжка, может быть и хорошая, но тебя в ней нет. Нет такой, как я тебя знаю много лет - веселой, острой на язык, много смеющейся женщины. В книжке о детстве ты есть, я узнаю твои интонации, а во второй книжке они пропали.

И сейчас, когда пишу, я беспокоюсь: описываю только события жизни, избегаю заострять внимание на чувствах и эмоциях, чтобы не утомлять читающего, а в результате получается сухо, и характеры вырисовываются не рельефные. А были и ссоры с мужем, и обиды на детей, и разочарования, и чувство одиночества в родной семье.

Кстати об одиночестве. Душевное одиночество, непонимание тебя окружающими близкими людьми, конечно, было.

Но простого, физического одиночества, когда ты в некотором пространстве находишься один, такого не было совсем, и его не хватало. Единственное место, где можно было расслабиться и принадлежать самому себе, была ванная. Даже в туалете ты не был гарантирован от воплей под дверью, что вот сидишь, там, а кто-то еще, может, хочет туда же. А вот ванная была прибежищем. Я запиралась, залезала в ванну, пускала горячий душ и распевала романсы под шум воды. Только там я могла попеть, и никто не останавливал меня, не кричал, что ему что-то нужно или что слушать это не выносимо.

Любила я и полежать в ванне, но это было не то: пока лежишь, раза три подойдут и прокукарекают под дверью: то одно им надо, то другое, приходится отвечать, напрягаться, вспоминать, где что лежит, в общем никакого кайфа.

А у Алешки были свои пути к свободе.

У нас гостят две бабки, свекровь и мама. Весна, апрель. Снег сошел, пахнет прелым листом и оттаявшей землей. Там, на улице пахнет, а на седьмом этаже пыль в углах, приготовленное белье для стирки и запах варящегося супа.

Алешка залезает на антресоли, достает высокие охотничьи сапоги, доставшиеся ему от дядьки, надевает.

Я замечаю его с кухни, выхожу:

- Ты куда?

- Пойду весну нюхать.

Из комнаты появляется свекровь, сердито замахивается на сына:

- С ума сошел! Белье не стирано, полы не мыты, дети дома, а ты куда-то уйдешь!

Само перечисление дел, которые надо делать до того уныло, никак нельзя сравнить с нюханьем весны. Выходит и мама, иронически поднимает брови, наблюдает, как Алешка одевается, явно не одобряет зятя, но молчит.

Молчу и я. Мне жалко мужа. Не может мужчина думать только о стирке, сидеть все выходные дома с женой, детьми, матерью и тещей. Кто вынесет такую жизнь?

- Очень долго не ходи, волноваться будем, - миролюбиво говорю я, неожиданно для самой себя. Впрочем, если бы я возражала, он всё равно ушел. Ему тоже не хватает пространства одиночества.

Мы вдвоем, поздним вечером, сидим с Алешкой на кухне и едим большой и сладкий апельсин. Когда я его очистила, Алешка хотел позвать детей, чтобы, как это у нас принято, съесть его на четверых, но я помешала, приложила палец к губам и разделила на две части.

И нам уютно и вкусно вдвоем, тихо. Мы чувствуем себя воришками, кошкой Мурыськой, стянувшей кусок колбасы и сглотнувшей его под столом раньше, чем её застукали.

Еще есть, те им, мысленно успокаиваю я себя.

Я лежу в траве. Надо мной блеклое августовское небо. Пахнет пыльной, раскаленной землей, засохшими стеблями травы. Жарко. Тихо. Шевелиться не хочется. Корзинка с грибами, наклонилась, грибы грозят рассыпаться, но меня это не тревожит

Слышу голос мужа, он зовет меня. Я не откликаюсь.

Голос приближается, появляется лицо на фоне неба:

- Ну и что лежишь? Вставай скорей, на электричку опоздаем.

"Какой суетливый", думаю я. "Никогда не врубиться в настроение, не посидит молча рядом, не поглядит в небо. Так не хочется спешить".

- Я тебе уже час говорю, Зоя хватит, пойдем обратно, а ты всё роешь и роешь под елками, как фокстерьер, а теперь улеглась. Опоздаем, следующая через час.

Я протягиваю наверх руки, Алексей меня поднимает, берет мою корзинку, мы топаем на "Трудовую", и конечно же, опаздываем. Электричка усвистала перед самым носом.

Мы садимся на бревно возле платформы и начинаем перебирать грибы. Следующая не скоро.