Комедия убийств. Книга 1

Вместе с тем хотелось Богданову того или нет, но… посредине комнаты на раздвинутом полированном столе стоял… гроб. Валентину бросился в глаза кусок столешницы — блиставший полировкой угол. Сам по себе гроб произвел на майора, казалось, меньше впечатления, чем край ничем не примечательного стола.

Тем не менее и гроб тоже заслуживал внимания, так как лежавший, или лежавшая, или даже лежавшее в нем шевелилось. Не испытывая никаких приятных предчувствий, Богданов сделал шаг к гробу, чтобы убедиться — в нем находится… очень небольшой крокодил. Вероятно, тварь пребывала еще в довольно нежном возрасте. Валентин, никогда не ощущавший себя докой в зоологии, решил, что осторожность не помешает. Он отступил и вернулся, пожалуй, чересчур хорошо вооруженным для общения с чадом, пусть и крокодильим. В левой руке у Валентина был взведенный и готовый к стрельбе ТТ, а в правой — топор.

Однако беспокоился Богданов, похоже, напрасно. Тварь не спешила проявлять враждебность. Палить из пистолета в мирно отдыхавшую рептилию показалось Богданову некоторым перебором. Рубить топором? Тоже перебор — крови многовато.

Валентин нашел выход — он решил позвонить Проценту, который с трудом воспринимал реальность.

— Ты чего, Богдан? Долбанулся? Какая на хрен крокодила?.. Он тебя не трогает, и ты его не… Постой… — Пусть не сразу, но все же смысл слов товарища начал доходить до Козлова. — Ты… елки-палки! Я те не сказал, что ли?

Если бы Богданов всю жизнь прослужил артиллеристом, проработал бы шахтером или летчиком-космонавтом, он, возможно, и не заметил бы фальши в словах Процента. Однако Валентин мог поклясться, что тот врал, говоря следующее:

— Елки… старик, ну, меня попросили, то есть, это, Лерка… да не Валерия, а Валерий, — зашептал он в трубху, кажется, уже совсем протрезвев. — У него жена — ну, все наоборот, — ты же меня понимаешь? Она, то есть он… сказал, чтобы ноги этой твари, то есть… лапы… я сам земноводных не люб…

Богданов послал приятеля куда подальше, убрал топор и, поставив ТТ на предохранитель, засунул пистолет за пояс и вошел в комнату. Рептилия исчезла, а в гробу лежал… мистер Шарп, англо-норвежский американец.

«Немец-перец-колбаса» занял крокодилье ложе на не вполне законных основаниях, так как для этого господину Шарпу следовало бы сначала (приличия ради) скончаться, чего он пока еще не сделал. Очевидно, услышав, что в комнату кто-то вошел, американец приоткрыл единственный «рабочий» глаз, а потом (что свидетельствовало о том, что тело у господина иностранного бизнесмена, учитывая его возраст, хорошо тренированно) легко, без напряжения сел в крова… то есть, простите, в гробу.

— Hi, — широко улыбнувшись, проговорил Уилфред Шарп. — How you doing?[40]

— Чта-а?

— Я просто поздоровался, — объяснил иностранец на чистом русском языке (если какой-то акцент и присутствовал в речи Шарпа, то скорее малоросский, чем свойственный представителям англоговорящих народов). — Просто сказал «здрасте», как это принято у нас в Калифорнии, вот и все.

— Добрый день… э-э-э… вечер, — ответил Богданов.

— У России — большое будущее, — заявил иностранец тоном доброго закордонного дядюшки, вполне подходящим для торжественных интервью и совершенно, с точки зрения майора, неуместным в сложившейся ситуации. Но куда больше поражало то, что незваный гость сказал в дальнейшем: — Я совершенно уверен в этом, не каждый день встречаешься с новым Михайлой Ломоносовым…

— Что? — прошептал Валентин, поднимаясь от удивления на цыпочки.

«Он не только мертвый, он еще и полный псих, страдающий галлюцинациями…»

Однако гость продолжал:

— Согласитесь, существует вполне сложившийся стереотип современного ученого, прекрасно отраженный в массовой литературе, показанный в театре и кино. До середины шестидесятых им был сухонький живой старичок в очочках и с непременной ленинской бородкой. Потом он вымер. — Напустив на лицо выражение дежурной скорби, Шарп выдержал небольшую паузу. — На первый план выдвинулся новый тип. Теперь науку в кино и литературе стали развивать повзрослевшие студенты-шурики. Никем не истребляемые, они, как часто случается, расплодились, как кролики, ну и начали вымирать, не находя пропитания, хотя сами при этом (простите мне небольшой каламбур) приелись… Впрочем, я не о том… К черту зоологические параллели! Итак, творцы выдвинули нового героя-ученого…

«К чему это он? Зачем я слушаю это дерьмо? Где крокодил? — осыпал себя вопросами Богданов, в голове которого зародилось нехорошее подозрение, что Шарп и есть крокодил: не случайно же он крутится возле этой труппы, которая чествует ящерицу. — Ящерица — вот в чем дело! Ящерица и крокодил — это все равно что собака и волк… Волк? Волк, а я-то думал! Вот оно! Вот в чем дело!»

Уилфред Шарп продолжал между тем нести чушь:

— …целеустремленный молодой человек, который идет от свершения к свершению… Конечно, — американец поднял палец, — путь героя не усеян розами, даже любимая девушка (иногда жена) не выдерживает его трудоголии…

«Это на кого он намекает?» — еще больше насторожился Валентин.