Комендант Освенцима

Разразилась война. Гарнизон Мангейма отправился на фронт. Формировались запасные подразделения. С фронта прибыли первые поезда с ранеными. Дома я почти не бывал. Происходило слишком много событий, которые я не мог пропустить. Я выпросил у матери разрешение, необходимое для того, чтобы записаться помощником в Красный Крест. Впечатления того времени были слишком сильны, чтобы сейчас я мог вспомнить, как подействовала на меня первая встреча с ранеными. Я вижу лишь окровавленные бинты на головах и на руках, испачканную кровью и глиной униформу — серую на наших и голубое с красными брюками обмундирование французов. Я слышу только сдавленные стоны при перегрузке на поданные в спешке вагоны трамвая. Я бегал между ними и раздавал освежающие напитки и сигареты. Свободное от школы время я проводил только в военных госпиталях, казармах или на вокзале, где рассматривал проезжающие военные транспорты и санитарные поезда и помогал при раздаче еды и подарков. Я встречал в госпиталях тяжело раненных, и старался скорее прошмыгнуть мимо их кроватей, если они стонали. Я видел также умирающих и мертвых. Чувство, которое меня при этом охватывало, было странным, но все же сегодня я не могу точно описать его.

Однако эти мрачные картины быстро забывались благодаря непобедимому солдатскому юмору тех, кто был легко ранен или не испытывал боли. Я слушал их рассказы о фронте, о солдатской жизни, и не мог наслушаться. Во мне заговорила солдатская кровь. Многие мои предки по отцовской линии были офицерами, мой дед-полковник погиб в 1870 году, командуя своим полком. Мой отец также душой и телом оставался солдатом — до тех пор, пока, вслед за увольнением из армии, его суть не сменилась религиозным фанатизмом. Я хотел стать солдатом. По крайней мере, эту войну я пропустить не мог. Моя мать, опекун и все мои родственники пытались заставить меня отказаться от этой идеи: сначала я должен был закончить гимназию, а уж после этого можно было о чем-то говорить. К тому же я должен был стать священником. Я их не слушал и делал все, чтобы попасть на фронт. Часто я прятался в следующих на фронт поездах, но меня всегда находили. И несмотря на мои горячие просьбы, полевая жандармерия доставляла меня домой.

Все мои помыслы и стремления того времени были направлены только к одному: стать солдатом. Школа, будущая профессия, родительский дом — все это отступало на задний план. Мать с неизменным терпением и добротой пыталась отговорить меня от моих планов. Но я упрямо использовал любую возможность, чтобы добиться своего. Против этого мать была бессильна. Родственники хотели отдать меня в семинарию миссионеров, но мать была против. К религии я был довольно равнодушен, хотя добросовестно следовал всем предписаниям церкви. Однако сильной руки отца уже не было.

В 1916 году я все же смог оказаться в полку, где служили отец и дед.[18] Мне помог ротмистр, с которым я познакомился в госпитале. После краткого обучения меня отправили на фронт. Это произошло без ведома матери, которую я больше никогда не увидел — она умерла в 1917 году. Я прибыл в Турцию на иракский фронт. Уже солдатские курсы в Германии, связанные с постоянным страхом быть возвращенным домой, длинная, богатая впечатлениями дорога в Турцию, проходившая через много стран — все это достаточно сильно подействовало на меня, подростка, еще не достигшего возраста 16 лет.

Пребывание в тогда еще довольно восточном Константинополе, поездка и конный марш к далекому иракскому фронту доставили много новых впечатлений. Но они не волновали меня и не запомнились.

Зато я очень хорошо помню первый бой, свою первую встречу с врагом.