Комендант Синь-ици-сан

А днем нередко со стороны длинных сараев, где развешивают для просушки коричневые гирлянды пахнущей йодом морской капусты, слышался типично японский, звонкий девичий голосок, ведущий знакомую мелодию:

И пока за туманами
видеть мог паренек,
на окошке на девичьем
все горел огонек…

Ловкий и сообразительный Сандзо Такита пришелся по сердцу русским солдатам. Разведчики смеялись, вспоминая, как Сандзо перехитрил сержанта Сидорова и ефрейтора Колю Круглова, удрав от них на склоне вулкана.

Зато и Сандзо именно к ним да еще к капитану Синицыну выказывал наибольшее расположение. В свободное от дежурства время они с Сандзо и другими мальчишками частенько ловили рыбу или упорно овладевали с его помощью японским языком. И ученикам, и учителю приходилось нелегко. Но зато Сандзо уже через неделю мог довольно сносно произносить десятка два русских слов. Здоровался и прощался Сандзо со всеми только по-русски: «Добири утира, Сидоро!..», «До сивиданий ноци, Колья». Круглова он звал только по имени, а Сидорова — по фамилии.

Капитану Синицыну часто требовалось вызвать в комендатуру того или другого жителя. Чтобы разыскать его, посыльный, не знающий японского, тратил нередко час, а то и больше. Были и совсем курьезные случаи…

Однажды Коля Круглое получил приказание: вызвать к коменданту плотника Мицу Таро. Записав на бумажке имя, Круглов сунул ее в карман, закинул автомат за спину и отправился.

— Мицу Таро! Мицу Таро!.. — кричал он, подходя к очередному дому. Никто не отзывался. И Коля шел дальше. Где-то на середине пути он засмотрелся на девушку, чинившую сети, и забыл, что кричать. Обшарил карманы — нет бумажки! Наверно, выронил, когда закуривал. «Что же я теперь капитану скажу?» — холодея, подумал Коля. И тут память услужливо вынесла на поверхность два японских слова. «У-у-у!! — обрадовался Коля. — Вспомнил!» Закричал ефрейтор от радости громче прежнего. С расстановочкой, чтоб все поняли: — Мидзи… Фуро!.. Мидзи Фуро!..

Теперь из домов почему-то стали выскакивать женщины с озабоченными лицами и что-то объясняли ему. Коля не понимал. Сердился. И снова спрашивал:

— Мидзи Фуро есть?.. Нету?.. Так чего ты кричишь?! — и, сердито махнув рукой, шел дальше…

Он вернулся в комендатуру через час и доложил:

— Товарищ капитан! Плотника Мидзи Фуро в поселке не обнаружено!

— Как? Как? Повтори! — в серых глазах капитана запрыгали веселые искорки.

— Мидзи Фуро, товарищ капитан! — браво повторил Коля.

— Так вот кто начальник паники! — сказал капитан и расхохотался.

Оказывается, пока Круглов ходил и кричал, у капитана в комендатуре перебывали почти все хозяйки из поселка и, кланяясь, заверяли, что, как приказал комендант, баня скоро будет готова…

Память подвела Колю. На поверхность всплыли два сходных по звучанию, но совсем неподходящих слова: «вода» и «баня».

Быстрее всего справлялась с подобными поручениями «легкая кавалерия», или «лекалери», как говорили япончата.

Сандзо с товарищами целыми днями играл где-нибудь поблизости от комендатуры. Выйдет капитан и крикнет:

— Легкая кавалерия! Ко мне!

И тотчас откуда-то из-за угла дома или из-за штабеля досок выскакивает табунок ребят и, топоча, как настоящие жеребята, деревянными подошвами гэта, бежит к комендатуре. Сандзо, как заправский самурай, выпячивает грудь и командует:

— Ки-о цукэ![27] — и докладывает: — Синь-ици-сан! Лекалери тута!

— Ясумэ![28] — тотчас откликнется, смеясь, Синицын и дает «лекалери» задание.

Взметнув песок перекладинками гэта, «лекалери» несется выполнять поручение. И вскоре нужный человек уже отвешивает низкий традиционный поклон у двери Синь-ици-сана.

По приказанию капитана за хорошую службу Сандзо с товарищами каждый вечер получали от старшины пару банок любимого мандаринового компота и мешочек вкусных армейских галет с леденцами. «Лекалери» тут же, где-нибудь на досках, вскрывала банки и устраивала пир.

***

Когда 6 августа 1945 года американцы взорвали атомную бомбу над Хиросимой, капитан Синицын, как и многие другие, недоумевал. Зачем такое зверство? Зачем убито сто тысяч ни в чем не повинных мирных людей?.. Он тогда не мог знать, как не знали и другие, что вновь испеченный президент США Гарри Трумэн, отправляя в полет эту черную смерть, сказал своим приближенным: «Если она, как я полагаю, взорвется, то у меня, безусловно, будет дубина для этих русских парней…»

Только три месяца назад пал Берлин. Еще пол-Европы лежало в развалинах. А уже новый претендент на мировое господство поднимал атомную дубину и грозил ею советским людям… Бросили на Хиросиму, чтобы испугать Москву.

Нет. Не знал капитан Синицын о зловещих планах господина Трумэна. Но он знал другое: теперь здесь проходит граница СССР. В двадцати пяти километрах от острова — оккупированный американцами Хоккайдо. И бывших союзников ныне разделяет холодная вода пролива Измены.