Комендантский час

Церемония медицинского осмотра длилась недолго. «Пригодна, пригодна, пригодна». С этими пометками Инна снова обратилась к секретарше и через пять минут уже держала в руках официальное свидетельство, в котором значилось, что «Вдовиченко Инна прошла осмотр медицинской комиссии, признана полностью трудоспособной и допускается к исполнению почетной обязанности — трудовой повинности». Женщина спросила:

— Вы бедствуете с теткой?

— Очень, — почему-то смущаясь, призналась Инна. — Живем впроголодь. Когда-то тетка Люба была полная, пышная, а теперь стала вот такая. — Показала согнутый мизинец. — Мне неудобно быть у нее нахлебницей.

— Тогда слушай, что я тебе посоветую. Иди работать в ресторан «Театральный». Там всегда будешь иметь еду, даже сможешь кое-что домой приносить. Кстати, ты работала перед войной?

— Нет, училась в театральном институте. Окончила два курса.

— Ясно. Будешь судомойкой, — продолжала напутствовать женщина. — Мытье посуды — это, конечно, не по твоей специальности, но сейчас все устраиваются, как кому удастся: скажем, профессор математики работает кассиром на водной станции, доцент химии заведует прачечной, другой доцент — сторож. И ты привыкнешь. Все ж и рангом намного ниже их.

— Спасибо вам! — Инна пожала женщине руку, тронутая ее участием.

Уже после первого дня работы Инна сумела принести домой немного хлеба и других продуктов. Все отдала тете Любе. Такого богатого ужина у них давно не было. Хлеб из чистой муки, свежая рыба, граммов сто мяса!.. То и дело предлагали друг дружке оставшееся на тарелке.

— Ешьте вы, тетя, я не голодна, — отказывалась Инна. — Мы там живем за счет немцев, а они не бедные. Вон сколько стран захватили.

Тетка Люба в последнее время и впрямь заметно похудела, под впалыми глазами — синева, как у больной, в груди хрипы, сильный кашель. «Вы у меня поправитесь, я верну вам и здоровье, и силы», — думала Инна, радуясь в душе, что отныне будет не только не в тягость, а даже станет опорой этой безгранично терпеливой, изгоревавшейся труженице.

Беда и счастье, говорят, не ходят поодиночке, а только парами. Вскоре Инне выпала еще одна радость — судьба подарила ей новую подругу. На шестой или седьмой день, когда она шла на работу, ее догнала какая-то девушка. Пепельные пряди волос выбились из-под шляпки, белое, будто вымытое молоком, хорошенькое личико с прямым носиком, расклешенное теплое пальто, на ногах сапожки. Такие в те времена были нетипичны для обносившихся киевлян.

— Мы с тобой соседи, а не знаем друг дружку, — непосредственно заговорила девушка, доброжелательно улыбаясь. — Я живу в доме пятьдесят семь, а ты, наверное, в шестьдесят первом — деревянный двухэтажный домик во дворе. И обе работаем в ресторане «Театральный». Только я официанткой, а ты — судомойкой. Давай познакомимся ближе. Я — Рита, а тебя, кажется, зовут Инной? Я не ошиблась?

— Нет.

— Удивительно, как это мы не встретились раньше. Ты перед войной здесь жила?

— Я жила на Печерске, — ответила Инна. — Мой отец работал в райко... работал на ответственной должности. Они с мамой эвакуировались, когда я была в колхозе по комсомольской путевке, помогала урожай собирать. — Она вдруг закрыла рот варежкой. — Ой, напрасно я тебе все это говорю.

— Счастье твое, что доверилась не ябеде, — успокоила ее Рита. — Но на работе не болтай об отце и о том, что ты была комсомолкой. Знаешь, кто такой наш пузатый шеф-повар? Фольксдойче. Он следит за всеми не хуже гестаповца, а кроме него есть и такие, что выслуживаются. Например, эта рыжая волчица, что в кассе. Беда может свалиться как снег на голову. Был такой случай. Подаю своим офицерам обед с пивом, страшно устала, а обслуживать их должна вежливо, с улыбочкой, вот я, чтобы легче было на сердце, говорю себе под нос, не переставая улыбаться: «А будь вы прокляты! А чтоб вас холера забрала! Чтобы вы подавились этими котлетами!» Вдруг поднимается какой-то полковник, обращается ко мне на чистом русском языке: «Девушка, я в немецкой форме, но по национальности русский и понял все. Как ты себе позволяешь такие гадости?» Стою ни живая ни мертвая, чуть-чуть не выпустила из рук поднос. Ну, думаю, влипла. Не знаю, чем объяснить, но он меня все же не выдал, только строго предупредил, чтобы такого больше не повторяла... Видишь, как бывает.

Они приближались к ресторану, девушка поправила шляпку, подоткнула под нее пепельную прядь волос, сказала напоследок:

— Я живу одна, родители тоже эвакуировались. Приходи как-нибудь ко мне в гости.

— Приду, — охотно пообещала Инна. — Одной скучно, а в Киеве у меня не осталось подруг.

С этого дня они начали часто встречаться. А когда позволяли обстоятельства, вместе ходили на работу, шли с работы. Инне нравилось, что Рита была веселой, смотрела на вещи просто, с некоторой меркантильностью, много рассказывала о немецких офицерах. И что они льнут к украинским девчатам, и что боятся передовой словно черт ладана, и что напиваются как свиньи. С Ритой всегда было легко и приятно.