Комендантский час

— Значит, все без изменений.

— Пока да.

— Я думаю. Резаный «лег на грунт». Знаешь, так моряки-подводники говорят. После атаки, чтобы акустиков обмануть, подводная лодка ложится на дно и выжидает.

— В том-то и дело, что он выжидает. Только чего, а главное — где? Долго он не выдержит. Широков все равно объявится со дня на день.

— Товарищи из госбезопасности сообщают, — начальник открыл сейф, вынул оттуда тоненькую папку, — что наши разведчики установили, будто в Москве есть резидент по кличке «Отец», и этот «папаша» вокруг себя банду из уголовников формирует. Тебе эта кличка ничего не говорит?

— Нет. Можно «пройтись» по ней. Были трое. Но на них подумать не могу.

— Почему?

— Первый — Гаврилов. Его застрелили на Малой Бронной.

— Это который по булочным работал?

— Он самый. Второй — Шмыгло, он в Сиблаге. Третий — Князев. Часовщик. В больнице с острым диабетом.

— Значит, новенький.

— Не думаю. Это, наверное, кто-то из бывших. Кроме клички, ничего не известно?

— Больше ничего.

— Маловато.

— В том-то и дело. Ты сам смотри, Иван Александрович, как получается. Появляется Широков, совершает преступление и исчезает. Куда делся? Мы все оставшиеся «малины» прочесали, всех уголовников перетрясли, а его нет. Я тут дела старые смотрел, нашел одну интересную запись.

Начальник протянул Данилову пухлую папку:

— Ты здесь гляди, что отчеркнуто. Это допрос Осипова. Ты помнишь, бандотдел брал его в Мытищах?

— Как же, помню, он тогда чуть не ушел на их же машине.

— Точно. Читай.

— «Я о Широкове могу сообщить только то, что у него в Москве есть никому не известная квартира, на которой он прячется и где может всегда денег занять».

— Ну что, интересная запись?

— Да, любопытно. Возможно, это кто-нибудь из его прошлых сослуживцев.

— Вот так же думают и сотрудники госбезопасности. Они эту версию сейчас разрабатывают. Но у них свои дела, а у нас свои. Поэтому искать надо.

— Вы бы мою группу от текучки освободили.

— Не могу. Людей не хватает, так что все ведите параллельно. Как наблюдение за квартирой Кострова?

— Ничего интересного.

— Тогда придется снять. Люди очень нужны.

— Давайте еще недельку подождем.

— Не могу. Три дня, не больше.

Вспоминая этот разговор, Данилов был благодарен начальнику за то, что тот не требовал от него невозможного. Но вместе с тем он и сам прекрасно понимал, что кто-то очень внимательно следит за ходом расследования и ничего хорошего ему как начальнику группы ожидать не приходится. Пока дело об убийстве Грасса было таким же темным, как и месяц назад. Правда, появился новый персонаж. — «Отец». Но два дня Полесов работал в картотеке и ничего интересного не нашел. «Как быть? — мучительно раздумывал Данилов. — Кто может знать что-либо о нем?»

На столе зазвонил телефон.

— Данилов.

— Иван Александрович, — взволнованно сказал далекий Мишка, — только что от меня вышел Лебедев.

— Хорошо, Миша, за ним присмотрят.

— Разговор есть, Иван Александрович, встретиться очень нужно.

— Подъезжай немедленно к Никитским воротам. Дом шесть знаешь?

— Знаю.

— Там во дворе скверик, жди.

Данилов приехал раньше. Мишки еще не было. Этот дворик Иван Александрович заметил совсем недавно. Лучшее место для встречи найти было трудно. Во-первых, двор проходной, так что мало ли кто и зачем сюда идет. Во-вторых, в нем был маленький палисадничек. Сядешь на скамейку, и тебя из-за зелени не видно. И еще одна немаловажная особенность устраивала Данилова: днем здесь почти никогда не было народа.

Иван Александрович сел на лавочку, раскрыл газету. Пробежал глазами по полосе и нашел статью Ильи Эренбурга. Он только начал читать первые строчки, как рядом с ним на скамейку плюхнулся запыхавшийся Мишка.

— Иван Александрович, Лебедев был.

— Здравствуй, Миша. Ты отдышись и спокойно по порядку рассказывай.

— На дело он меня звал.

— Куда?

— Куда — не сказал. Только, говорит, Резаный верное дело предлагает. Взять продовольственный магазин, мол, за продукты надежные люди большие деньги дадут.

— Какой магазин и кто эти люди?

— Не говорил он, сам не знает. Резаный должен им вечером сообщить.

— Где?

— Поругался я с ним, он так и ушел.

— Как поругался, из-за чего?

— Да за старое.

— Эх, Миша, Миша! Так ты, брат, ничего и не узнал.

— Он еще говорит, будто Резаный у какого-то человека прячется.

— Мы это знаем, только кто этот человек?

— Больше ничего я не узнал, — сказал смущенно Мишка, — не получается у меня… Но вы не подумайте, я стараться буду.

— Вот это уже хорошо. Помни, что для них ты должен остаться прежним Мишкой Костровым, точно таким. Ты, надеюсь, не отказался пойти с ним?

— Я согласился, только поругались потом. Но это наши старые дела. Я ему кое-что припомнил.

— Что, если не секрет?

— Обманул он меня лет шесть назад. Я ему вещи передал…

— Старая история, кое-кто у кое-кого дубинку украл.

— Вроде этого.

— Ты теперь иди, Миша. Один иди. Нас вместе видеть не должны. Сиди дома и жди. А за магазин спасибо, это для нас очень важно. Ведь они не зря хотят обокрасть именно магазин. Завтра люди туда придут, а продуктов нет. Исчезли продукты. Вот кое-кто и пустит слух, что в Москве голод начался. Иди, Миша, и жди.