Комендантский час (сборник)

– Кто знал о его связи с отрядом?

– Начальник НКВД и Васильев.

– Ваш муж подозревается в убийстве Ерохина.

– Этого не может быть!

– Все может быть, особенно сейчас. Почему он прячется?

– Он боится, вы же сами знаете, чего боятся люди.

– Знаю. Но я знаю и другое: честному человеку нечего прятаться, правда всегда найдет дорогу. И помните, что если он большевик, вернее, опять стал им, то ему незачем прятаться. Я ухожу и прошу передать ему, что он сам должен найти меня. Найти и рассказать об убийстве Ерохина.

Полесов

Врач вышел, и они остались втроем: мотоциклист, весь забинтованный, похожий на белую тряпичную куклу, сестра и он. Окно в палате было раскрыто, и поэтому горела синяя лампочка. В свете ее особенно резко выделялась обмотанная бинтами голова.

После операции, когда хирург пообещал Данилову, что мотоциклист будет жить, Иван Александрович приказал Полесову остаться. Во-первых, для безопасности задержанного, во-вторых, надеясь на то, что в бреду раненый скажет что-то важное для следствия. В палате было тихо, только раненый дышал тяжело. Казалось, что работает старая, изношенная паровая машина. Степан даже представил ее мысленно: текущие трубки, разработанный сухопарник, разношенные цилиндры. Точно такая стояла у них в техникуме когда-то. На ней практиковалось несколько поколений будущих специалистов по ремонту подвижного состава.

Он вдруг поймал себя на мысли, что не думает о задержанном как о человеке и что это сравнение с машиной в другой ситуации никогда бы у него не возникло. Он не жалел мотоциклиста, а думал только об одном, как вытянуть из него показания. И сам внутренне подивился своему равнодушию. Даже постарался представить раненого среди дорогих и близких тому людей. Но так и не смог этого сделать. Он видел только вскинутый автомат, челку, упавшую на потный лоб, и прищуренные пустые глаза.

Этот человек сам сделал выбор, став за черту. А за ней для Степана находились только враги. И если до войны, как понимал Полесов, многих можно было еще спасти, перевоспитать (ярким примером тому служил Мишка Костров), то те, кто остался за чертой в самое трудное для страны время, сами вынесли себе приговор. И разговор с ними должен быть коротким.

Время тянулось бесконечно. Но именно это долгое однообразие успокаивало его, и Полесов постепенно начал думать о вещах приятных ему. Он вспомнил Клавдию и ее сильные, ловкие руки, накрывавшие на стол. Он пытался восстановить в памяти их разговор за столом, но детали его, как оказалось, забыл начисто. Главное же он запомнил. Они все-таки договорились встретиться. Степан сказал, что позвонит ей утром и уточнит время. Конечно, он может сказать Данилову, что надо еще раз сходить в Глуховку, поговорить с людьми, посмотреть. Но сама ложь претила ему, и он решил просто объяснить Ивану Александровичу все как есть, без уверток и глупой выдумки. Данилов поймет его, наверняка поймет.

Раненый застонал, сначала тихо, потом громче, заскрежетал зубами. Степан тронул сестру за руку.

– Ничего, – прошептала она, – так бывает, так часто бывает, почти всегда.

И снова наступила тишина, и снова будто остановилось время.

– Витя, – внятно и отчетливо произнес чей-то голос.

Полесов даже обернулся, но потом понял, что это сказал раненый.

– Я туда не доеду, – проговорил мотоциклист, – у меня бензина не хватит.

Он застонал и затих.

– Бредит, – шепнула сестра, – он теперь все время будет бредить. Я их, обожженных, много видела.

Раненый опять начал стонать, иногда выговаривая отдельные фразы. Степан уловил несколько блатных словечек, которые обычно употребляют профессионалы, и понял, что мотоциклист, как говорил Данилов, «самый сладкий их клиент».

Степан даже сел ближе, наклонился над ним, но тот заскрипел зубами и снова затих.

– Сейчас я ему укол сделаю. – Сестра встала, загремела чем-то в темноте. – Пусть поспит спокойно. Ему сейчас главное – покой.

– Вы здесь начальник, – улыбнулся Степан, – вам видней.

– Вот скажите мне, – после паузы спросила сестра, – мы его вылечим, выходим, дорогих лекарств на него убьем массу, то есть отнимем их от раненых бойцов, а дальше?

– Что – дальше?

– Ну вот, к примеру, мы бойца лечим или командира. Он за Родину пострадал. Встанет на ноги – и в бой. А этот куда? К стенке? Так зачем же его лечить? Только для того, чтобы он показания дал?

– Дело в том, что мы еще не знаем, кто он. Может, он случайно попал в банду. Вылечим, выясним.

– Ну а если случайно?

– Значит, дадим возможность исправиться, вину искупить, и будет он таким же человеком, как все.

– А если все же не случайно?

– Это суд решит. Наше дело – следствию материалы представить. Так сколько он спать будет?

– Я думаю, до утра.

– Тогда я пойду.

Степан вышел из палаты в темный коридор. Осторожно, стараясь не стучать сапогами, прошел мимо дремавшей у столика дежурной медсестры и спустился на первый этаж в прихожую, залитую синим светом. Здесь уже можно было закурить, и Степан достал папиросы, чиркнул спичкой. Из синего мрака выдвинулась фигура милиционера.

– Это вы, товарищ начальник?

– Я. Ты что, один здесь?

– Нет, у палаты второй дежурит.