Комендантский патруль

Город наводнен оружием, добытым ингушским июньским рейдом. До 1500–2000 боевиков скрываются в Грозном. На президентские августовские выборы готовятся теракты и возможны затяжные бои. Боевики ходят по домам, запугивая убийствами тех, кто придет на выборы.

Вчера я разговаривал с армейской разведкой. Молодой офицер рассказывал о заложенных в последние недели на городских улицах фугасах. Под новые заплаты асфальта на старых дорогах кладется начиненный смертью снаряд.

Разбитые в хлам дороги войны… На каждые десять метров пять-шесть «заплаток». Такой фугас и собака не обнаруживает, и поражающий фактор его гораздо страшнее.

Скудность нашего познания напрямую зависит от глухого, тягучего молчания нашего командования. Да и все произошедшее — это только в городе. О боевых операциях, поражениях и потерях в горах мы узнаем через недели. Затянувшейся контртеррористической операции не видно конца.

14 августа 2004 года. Суббота

Как и вчера, рабочий темп на день нам задает Рэгс. Как и вчера, по слабости его здоровья, последнего хватает лишь на тридцать минут. Безобразный мимоходом и без сожаления обещает нас завтра расстрелять. Однако для начала он требует сдачи денег на похороны Безумного Капитана Корабля Участковых, умершего полторы недели назад.

Безумный Капитан был нашим куратором в МВД Чечни, трусливой, мелочной по своей сучности и падкой на деньги натурой. В былые дни увядшего своего величия он был частым гостем в нашей службе, да еще неоднократно требовал от нас разных подарков. Но и при получении последних не изменял подлой своей душе: он, опять же, неоднократно обещал от всех нас избавиться, уволив навсегда из милиции. Любимой фразой Капитана, как и всех здешних руководителей, было только одно: «Да я вас всех уволю!!!»

А теперь вот взял и умер, так и не воплотив своего желания в жизнь. Жизнь-то, она по-своему распорядилась.

Я вместе с Тамерланом, Ахиллесом и Бен Ладеном попадаю на передвижной КПП. Тамерлан, познавший уже долю рядового участкового, громко матерится и высказывает жгучее нежелание работать.

С комендатурой района на въезде в город мы останавливаем проезжающие машины. Раскаленный жарой асфальт поднимает легкое, уносимое слабым ветром марево. До слепоты голубое, яркое небо огромно и бездонно. Горячий воздух заполняет своей тяжестью легкие и наплывает мягкими волнами на поникшие наши фигуры, что выстроены у обочины пыльной дороги. В тени, протянувшейся вдоль разрушенного забора, закрытые от дороги БТРом, солдаты комендатуры едят сухой несладкий арбуз. Меня хватает лишь на десять минут работы, и я ухожу с бетонки.

Немое безмолвие поселившейся здесь беды бродит рядом с нами. В соседнем дворе разрушенного дома вперемешку валяются обугленные деревянные доски, угловатый, разбитый в куски кирпич. Пустые, слезящиеся солнечным светом глазницы окон несут на своих изуродованных ставнях разбитую снарядами крышу. Прогнивший за годы своего одиночества пол, прогибаясь, с гнилым хрустом проваливается под ногами. Грязное, рваное кресло торчит в разные стороны кривыми пружинами.

В железном брюхе БТРа от неудобной скрюченной позы у меня начинает болеть спина. Я поднимаюсь на башню и сажусь на ствол КПВТ. Солдаты жуют вяленую рыбу, запивая ее противным теплым пивом. На дороге стоят лишь временщик и кадыровец. В обед мы разъезжаемся.

В отделе я закрываю в своей каморке двери, включаю вентилятор и ложусь спать. Четыре часа волшебного отдыха!

Вечернее построение отдела. Наряды на ночной патруль и подвижное КПП. Я остаюсь незадействованным. У Рэгса, козыряющего перед строем своими звездами и блеском пуговиц, по-прежнему не сходят с языка два слова: «Рапорт!», «Наказать!»

15 августа 2002 года. Воскресенье

Новый день. Наряд на передвижной КПП.

Комендант района, вставляя через каждое слово мат для связки, выставляет нас на Минутку на сутки. С его слов, пришел приказ из центра группировки Пыльного держать на площади оборону до тех пор, пока туда не подойдут армейские подразделения. Вроде даже есть идея о восстановлении прежнего 27-го блокпоста, что стоял здесь до нынешнего лета и что так удачно был совсем недавно разобран до кирпичика местным населением.

Голое равнодушие раскаленной солнцем площади висит над цепью изгрызенных боями домов.