Комендор

— Жменя, тебя срочно к большому заму в каюту! — повесил на звонко брякнувшие держатели трубку телефона дневальный. — Давай быстрей, там еще наш командир БЧ, судя по голосам.

— Что за тень фаллической формы? — я удивленно поглядел на Тимку, но тот сам недоуменно развел руками.

— Ладно, побег я. — Коротко осмотрев себя в зеркале и смахнув пыль с блестящих, как у кота-бездельника причиндалы, ботинок, я неторопливой рысцой припустил в сторону кают командования. Старпом, зам по строевой, зам по снабжению, большой зам и командиры БЧ жили в отдельных каютах, несколько в стороне от общих коридоров. Но я, как обычно здесь, на Черном море, предпочел коридорам левый шкафут и полубак, все свежим воздухом подышать можно.

Море хмурилось, начинался шторм. Эскадра уже поменяла ордер, старые крейсера, «Дзержинский» и «Ушаков», шли параллельной парой за «Ждановым». Перед ними чистили дорогу, отрабатывая поиск пээлок «Керчь», «Сметливый» и «Красный Крым». Столицы, которые вертолетоносцы «Москва» и «Ленинград», шли вслед за арткрейсерами, «Слава» и «Червона» шли за ними. МРК прикрывали фланги, а «Зозуля» бегал к ним справа налево и обратно. Над этим всем кружились пара самолетов, американский «Орион» и турецкий «Нептун». Мористее виднелись фрегаты и эсминцы сопровождения, все, натовцы от нас не отставали. Похоже, наши пуски шуганули их здорово. Пару минут я стоял и любовался жутковатой красотой нашего ордера, нечасто у нас такую эскадру на ходу увидишь. Я даже на своей «Смене-Символ» тасмовскую семьдесят пятую пленку отснял по-партизански. Теперь проявить надо и отпечатать. И главное при этом — не попасться, а то конкретная клизма обеспечена. Да такая, что мало не покажется.

Заскочив в тамбур и пробежав метров тридцать по коридорам, я остановился около каюты большого зама и постучал.

— Прошу разрешения. Товарищ капитан третьего ранга, старший матрос Жменев по вашему приказанию прибыл. — По приглашающему жесту кап-три я зашел и прикрыл за собой легкую алюминиевую дверь.

Зам по политической части и наш Литовка были хмурыми, но явно не из-за моих залетов. Нет, что-то было другое.

— Садись, Евгений. Такие вещи лучше читать сидя. И держись, ты крепкий парень. — Большой зам протянул мне, осторожно устроившему задницу на баночке лист радиограммы.

— «Двадцатого февраля сего года, микроавтобус «РАФ», принадлежащий Ташкентскому Метеоцентру, госномер 23-89 ТНА, попал в аварию. В результате столкновения между бензовозом и троллейбусом произошло возгорание цистерны с бензином. Находившиеся в микроавтобусе люди погибли. Следственными мероприятиями личности погибших опознаны, и ими являются следующие лица. Жменев Эдуард Васильевич, 1948 года рождения, Жменев Александр Васильевич, 1949 года рождения, Жменев Святослав Эдуардович, 1980 года рождения, Жменева Ольга Панфуриевна, 1914 года рождения…» — Я с ужасом читал сухие строчки радиограммы, в которой говорилось о гибели всей моей семьи. Мир сузился до листа простой канцелярской бумаги, с отпечатанными машинкой строками.

— Но как же так? — Дочитав, я поднял взгляд на молча стоящих офицеров. — Как такое могло быть? Почему со мной?

— Произошла катастрофа, Евгений. Официально про нее не говорят, но погибших в ней около полусотни человек. Пассажиры троллейбуса, водитель бензовоза, пассажиры «жигулей» и твои родственники. Мне очень жаль, что так произошло, Евгений, но этого не изменить. Мужайся. У тебя нет другого выхода, Жень, только жить дальше. Командование даст тебе отпуск по окончанию учений, чтобы ты съездил домой, но на похороны ты уже не успеваешь, тела твоих родных предадут земле завтра. Комендант Ташкента лично связывался со следователями, ведущими это дело, с руководителями твоих отца и дяди, с вашими соседями. Останки твоей семьи похоронят на вашей ячейке, на… — Зам по политике заглянул в свой блокнот. — На Боткинском кладбище. Не знаю, где это, правда.

— Я знаю, товарищ капитан третьего ранга. Там все наши лежат. — Я держал жгущий пальцы листок и не мог поверить в то, что на нем было написано. Этого не может быть, потому что этого не может быть!

Но это было. Чувство потери давило на грудь, хотелось орать от боли, хотелось выть, но я пока сдерживался.

— Пошли, Жменев. Зайдем ко мне в каюту. — Литовка похлопал меня по плечу и открыл дверь. — Михалыч, мы присмотрим за ним.

— Я еще раз свяжусь с политотделом флота, пусть запросят более точную информацию по организации похорон. Может, успеем каким-либо военным бортом Евгения до Ташкента добросить. — Большой зам сжал мне плечо. — Держись, парень. Тебе теперь жить за всех своих. Тебе продолжать семейное дело, тебе продолжать ваш род. Держись.

Кивнув, так как я не мог говорить из-за схватившего горло спазма, я вышел из каюты большого зама.

— Заходи. — Мой командир боевой части распахнул дверь в свою каюту. — Садись и слушай.

Закрыв дверь на ключ, кап-три повернулся ко мне, сев напротив.