Буквально через пару дней слегка сбледнувший с лица Иванов сообщил, что оппонент забил ему стрелку. Что за стрелка – непонятно, но прямо рядом с офисом, в «Русском бистро» на Варварке. Простенько и со вкусом: Алексей всегда был несколько прижимист.
– Может, все-таки кого-нибудь из братвы позвать? – аккуратно осведомился Бублик.
– Да какая братва, я ему сам все объясню! Людное место, самый центр города, Старая площадь рядом… что там братве делать?
Что делать братве в центре города, Евгений узнал через полчаса: Кухтин явился не один.
– Да какие-то мелкие братки, молодые совсем, – рассказывал он нам по возвращении, прикладывая к лицу смоченный водкой платок. – Двое в тренировочных костюмах, ничего круче пары ларьков небось и не видели.
– А с лицом-то чего?..
– Ну, понимаете, Владимир Васильевич… – Женя еще раз приложил к лицу платок. В принципе ничего страшного: рассеченная губа и намечающийся бланш под глазом. – В общем, я решил вести себя жестко. Показали расписку – сказал, что «будут деньги – отдадим». Ну в общем, как вы меня и учили.
– Это кто же учил, чтоб с битой рожей ходить? – хором возмутились мы с Бубликом. – Рассказывайте, чего вы там набазарили.
– Да как набазарил… В общем, чего-то я там сказал, а эти говорят: «Ты чего блатуешь?» Я думал-думал – и объявил, как вы учили, что «блатуют только молодые и петухи». Ну, тут оно и…
Нехорошо, конечно, но мы с Вовой дружно заржали.
– Евгений Эдуардович, – мягко поинтересовался я, – а вы в курсе, что некоторые слова и фразы следует употреблять аккуратно, а при общении с определенными людьми лучше не употреблять вообще?
– Да в курсе, конечно. Но я решил, что так смогу перехватить инициативу…
– Ну и как, перехватили?..
– Короче, конченый! – не выдержал грубый Бубел.
Иванов даже не возражал.
Неуставные векселя
Часть своей задолженности камвольщики предложили нам переоформить в виде векселей комбината. Да-да, в Иваново тоже почувствовали прелесть работы с ценными бумагами, хотя и не совсем понимали, чего с ними делать.
– Дадите вексель швейникам, они с вами расплатятся костюмами, – прикидывал Альберт. – А сами потом у нас за эти векселя ткань возьмут, им-то какая разница? Или, когда вам ткань нужна будет, нам же и предъявите.
В Твери ивановским векселям очень удивились. Нет, не самой идее расчетов ценными бумагами (швейники были народом вполне продвинутым). Просто очень уж странно выглядели векселя камвольщиков. Странно – чтобы не сказать стремно.
Единые бланки для ценных бумаг в это время еще только вводились, и каждый штамповал кто во что горазд. Но ивановцы применили какой-то совсем уж революционный дизайн: в качестве материала они использовали листы А4 веселенького голубого картона, для бумаги излишне плотного. Все остальное – текст, печати, подписи – выглядело вполне штатно, но в целом не оставляло впечатления чего-то официального.
Главный инженер швейной фабрики изучал голубые картонки очень долго, после чего отправил нас, от греха, к юристам. Юристы исследовали векселя битый час, созвонились с Иваново, но по концовке от предложенной формы расчетов категорически отказались.
– Позвольте, но вы же работаете с такими бумагами! – возмущался Евгений. – Вы же сами с нами рассчитались банковскими векселями, а получали их у прокуратуры, в обмен на форму!
– Так то были нормальные векселя, да еще и с гарантией Минфина. А у вас что?..
В общем, картонки до поры хранились у меня дома: в конце концов пришлось все сделать по второй схеме Альберта, через самих камвольщиков. Но по пути едва не приключилась катастрофа.
Как-то раз я вышел позавтракать на кухню. Поставил чайник, полез в холодильник и вдруг увидел, что где-то в углу мелькнул знакомый голубенький цвет. Пригляделся – и похолодел.
Векселя Ивановского ордена Ленина камвольного комбината на сумму под двести тысяч долларов лежали среди груды газет на табуретке в углу. В том самом месте, куда в нашей семье уже лет двадцать складывают макулатуру.
– Матушка, вот это что такое?!
– Как что – макулатура.
– А что тут делают вот эти бумажки?
– Ну, я убиралась у тебя в комнате, а тут на столе эти картонки. Они же не нужны?..
Дальнейший диалог я, пожалуй, опущу. С родителями так не принято было разговаривать даже в лихие 90-е.