В феврале тысяча девятьсот сорок девятого года, решением Высшей аттестационной комиссии Академии медицинских наук СССР мне была присвоена квалификация врача-хирурга с зачётом аспирантуры как интернатуры по хирургическому профилю и присвоена учёная степень кандидата медицинских наук. А защита моего руководства по применению в практике аппаратов ВОМОС проходила ещё в декабре. Софья Феофановна, всё-таки профессор и доктор наук, наставляла меня, чтобы на защите я вела себя серой мышкой, дескать, мужчины-хирурги нашу сестру очень не любят и не нужно их дразнить. А когда она предложила мне на защиту надеть форму, ведь я в запасе с правом её ношения, всё внутри меня взбунтовалось. И с формой вообще не очень понятно, ясно, что я на фронте летала, но после окончания института меня должны внести в запас как врача, тем более, что у меня хирургическая специализация, правда пока мне диплома не выдали я с этим вопросом ещё не столкнулась. И ещё одно, среди врачей почти все прошли фронт и госпиталя и военнообязанные все, так, что в званиях разбираются, и вот я приду на медицинскую защиту вся такая из себя лётчица. По-моему, дурь полная. И ещё, не понимаю, когда люди свои награды используют как способ добиться каких-то преференций, выпятить свои заслуги. Вот папка ещё до войны был орденоносцем, но свой заслуженный орден надевал только в честь праздников и никогда для того, чтобы произвести впечатление. А ведь Софья про форму заговорила как раз потому, что имела ввиду, что к форме я надену свои награды, чем создам дополнительное впечатление на совет. Хотя, я бы на месте совета задала вопрос, а какое отношение к защищаемой научной работе имеет боевое прошлое соискателя? То есть наличие наград у меня бы сработало в минус, а не плюс. В общем, на защиту я явилась в обтягивающей приталенной белой блузке рубашечного покроя и юбке-клёш кроя солнце из плотного тёмно вишнёвого кашемира с достаточно широким поясом длиной до лодыжек, из-под которой едва выглядывали туфли-лодочки на каблучке-рюмочке. Конечно, вид у меня стал совершенно не солидный, с моей худощавой комплекцией, которую наряд сделал ещё стройнее, кокетливая длинная юбка делающая образ ещё женственнее, что в глазах недалёких людей равно легкомысленности. И это они ещё не знали, какое красивое нарядное бельё скрывает одежда. Не знаю, как окружающие, а мне этот образ помог чувствовать себя свободнее и легко отбиться от взъевшегося на меня оппонента. Хоть мой научный руководитель перед защитой с кислой миной оглядел мой наряд, после защиты вышел сияющий, ведь я его ученица и защита прошла успешно и единогласно. Через два месяца мою защиту утвердили, а написанное мной руководство завизировали в печать сразу после решения учёного совета и вместо новогодних праздников я носилась между институтом, редакцией и типографией, а гранки мне уже по ночам снились...
То есть после утверждения моей научной работы у меня, наконец, закончились пять с половиной лет обучения в институте и аспирантуре. А потому, включился механизм распределения молодого специалиста, то есть меня в медицинскую часть родного народного хозяйства, буквально в самую его серёдку... Ираида и Софья развили сумасшедшую активность, с целью оставить меня в столице, а у меня состоялся серьёзный разговор с комиссаром, после которого он задробил все трепыхания своих "девочек", и меня распределили работать в город Иваново. Но наверно гораздо более важными для Иды и Сони стали не слова Александра Феофановича, а решение Верочки остаться доучиваться в Москве. Вообще, она едва ли сама согласилась бы остаться. Как это, братик с сестричкой от неё уедут? Для того, чтобы она осталась пришлось её долго уговаривать, ведь Мишку я естественно забираю с собой, а оставлять одних уже накрепко привязавшихся к нам Смирновых было бы с нашей стороны просто неприлично.