Комета. Докторица (4 книга)

   И с той стороны дороги вылезли наши, один в белом маскхалате, остальные в обычных пехотных ватниках и валенках. Но наши! НАШИ!

   После радостных объятий, когда мы обе не смогли удержать слёз, пошла первым делом забрать свой наган. Заодно посмотрела на немцев, оба уже мертвы, но ничего в душе не всколыхнулось по поводу их гибели. Они хотели нас убить, и если бы сложилось иначе, быстрая смерть была бы для нас обеих не самым худшим вариантом. Так, что получили по заслугам, а я просто выполнила выбор судьбы...

*- Если мне не изменяет склероз, то вроде бы кайзер говорил, что армия держится на нём и на фельдфебеле. И что солдат должен бояться своего фельдфебеля больше, чем кайзера и смерти.

Глава 66

Просто хлопоты

  Автомат и винтовку сдали под расписку в обоз пехоте, На подъехавшей машине нас быстро довезли до штаба бригады, где мне дали позвонить нашим, а Лена отзвонилась своим. Потом беседовали с бригадным особистом, от которого узнали много интересного. Что капитан отправлен в госпиталь, но успел уже дать показания, согласно которым он сначала геройски организовал отражение воздушного нападения, потом после посадки не смотря на тяжелейшие ранения, сумел организовать выдвижение в расположение наших войск. Во время которого, мы напоролись на немецкую засаду, которая благодаря его умелому командованию была почти полностью уничтожена, а он случайно остался жив, в то время как остальные погибли, но он знает только данные на младшего лейтенанта Панову, а на его счету больше десяти уничтоженных немецких солдат и пулемёт...

  Мы, не сговариваясь, вскинулись, и я буквально потребовала, чтобы наши показания взяли раздельно и официально, для исключения обвинения в сговоре между нами. После чего нас развели, и я дала подробные показания. Видимо показания взяли у старшины и его бойцов, потому, что на мои слова про "фельдфебеля" с автоматом, капитан - особист очень удивился и сказал, что судя по документам, на дороге оказались трупы шер- или шарфюрера и рядового эСэСовца, а фельдфебеля там не было. Пришлось пояснять, что я так для себя назвала старшего, который показался гораздо опытнее, и я подумала, что он фельдфебель, ну, или какой-нибудь другой унтер-офицер. И что поэтому, как в более опасного и вооружённого автоматом стреляла сначала в него, а не в стоявшего ближе напарника. По приезду в отдел обязательно поцелую Митрича, за то, что не поленился оформить мой Браунинг, как наградное оружие, что сразу сняло любые вопросы в этом направлении, на нём платина с гравировкой и в удостоверение вписан. Вообще, опрашивали меня очень дотошно и по всем мелочам. Особенно любопытно было отвечать на вопросы, которые задавали, видимо на основании показаний Лены Пановой, по ним было понятно, насколько мы с ней по-разному видим происходящее. В частности, она утверждала, что я стреляла в немцев из маленького автомата длинными очередями. А в воздухе не смотря на то, что меня, зачем-то, обнимал капитан Коваленко, я виртуозно управляла самолётом. Ну, не видела она и не могла понять, что я во время этих "нежных объятий" висела на ремнях и рычаг вытянула на себя и поставила самолёт дыбом почти случайно, без всякого осознанного плана. И если бы случайная пуля не помогла, грохнулись бы мы на лес и костей бы наших не собрали.

  С Леной попрощались как-то скомкано, ей было стыдно за своего коллегу, что он в редакции считался одним из самых опытных фронтовых корреспондентов и всегда носил полученную ещё в сорок первом медаль "За отвагу", но почему-то никогда её не надевал в командировках. Ещё выяснилось, что пока шли разбирательства, капитан сумел организовать и направить в штаб фронта наградные документы на себя на орден Красной Звезды. Вот она и думает теперь, что не носит он на фронте свою медаль, потому, что опасается встретить свидетелей своих фронтовых геройств. И в качестве извинений она меня стала уверять, что про мой "подвиг" она обязательно напишет статью. Убедить её этого не делать, не удалось, но адресами мы обменялись на всякий случай.

  Забегая вперёд, скажу, что капитан Коваленко после лечения по приговору трибунала был разжалован, лишён государственных наград, исключён из партии, направлен на три месяца в штрафную роту, с поражением в правах в виде запрета занимать любые командные и руководящие должности даже низового звена на двадцать пять лет. Что с ним стало дальше, я не знаю, не интересно мне это.