Но вернемся к господину де ля Гарруфьеру. Он был человек умный, как я вам уже сказал, и никоим образом не считал себя провинциалом, ибо проводил обычно время отпуска в Париже, проедая деньги в парижских ресторанах и надевая траур, когда его надевал двор, что, если бы было подтверждено и запротоколировано, дало бы ему если не грамоту[262]
на полное дворянство, то, во всяком случае, на немещанство, осмелюсь так сказать. Кроме того, он был с претензиями на остроумие, потому что всем нравится быть чувствительными и весельчаками, поскольку они знают, что самонадеянные или грубые невежды, которые дерзко рассуждают о прозе и стихах, думают также, что они достойны бесчестия за хорошие сочинения, и что они упрекают, в случае надобности, человека за то, что он пишет книги,[263] как они упрекали бы его, если бы он стал делать фальшивые деньги.[264] А комедианты находят в этом выгоду. Их более ласково принимают в тех городах, где они играют, потому что они, будучи попугаями и скворцами поэтов, а некоторые из них, одаренные умом, сами пытаются сочинять комедии, или из своей головы, или частью заимствуя,[265] и внушают некоторого рода честолюбие быть с ними знакомыми, или знаться с ними. С наших дней к их профессии относятся некоторым образом справедливо и ценят их больше, чем прежде.[266] Да и правда, что в комедии народ находит развлечение самое невинное, какое может одновременно наставлять и забавлять. Она теперь, по крайней мере в Париже, очищена от всего, что в ней было непристойного.[267] Надо желать, чтобы она была также очищена от мошенников, пажей и лакеев[268] и прочих отбросов рода человеческого, которых легкость красть Там плащи привлекает туда еще более, чем прежде плохие шутки шутов. Но теперь фарсы как будто отменены,[269] хотя я осмеливаюсь утверждать, что есть частные собрания, где еще смеются от всего сердца дешевым и грязным двусмысленностям, которые там говорятся и которые бы скандализовали первые ложи отеля Бургонь.Кончим отступление. Господин де ля Гарруфьер обрадовался, встретив Дестена в гостинице, и заставил его обещать отужинать вместе с приехавшей компанией, которая состояла из молодого мужа из Манса и молодой жены, какую он вез на ее родину в Лаваль, из матери, я думаю, мужа, из адвоката суда и господина де ля Гарруфьера, родственников друг другу, — их Дестен уже видел на свадьбе, с которой похитили мадемуазель Анжелику. Ко всем, кого я назвал, прибавьте еще служанку или горничную, и вы поймете, что карета, в которой они ехали, была совершенно полна, не говоря уже о том, что мадам Бувийон[270]
(так звали мать мужа) была одной из самых толстых женщин Франции, хотя и очень низенькой, и меня уверяли, что в ней было обыкновенно в среднем в плохие и хорошие годы тридцать квинталов[271] мяса, не считая других тяжелых и твердых веществ, какие входят в состав человеческого тела. После того что я вам рассказал, вы без труда поверите, что она была очень упитанной, как все толстые женщины.