Комики мирового экрана

ВЕДЬМА

ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО

Что правильнее: актер нашел своего драматурга или драматург — актера? Это не самый существенный вопрос. Важно другое. Гарин естественно и свободно чувствует, живет и играет в пьесах Шварца. В пьесах, где все так странно и так необычно. Где сказочная фея может так же легко молодеть и стареть, как человек иногда краснеет или бледнеет. Где возможны самые неожиданные, волшебные превращения — например, медведя в красивого юношу, и довольно житейские, прозаичные — молодого человека в дикого зверя, едва его поцелует девушка. Где король больше смахивает на шута (как в «Золушке»), а шут считается королем («Каин XVIII»). Где все так двусмысленно, как бывает только в цирке, когда искусный канатоходец демонстрирует свое «неумение» ходить по проволоке или фокусник объясняет свои секреты, хитря при этом с еще большей изобретательностью. Где автор с поразительной непринужденностью, словно играючи, поворачивает своих героев то одной, то другой, то третьей стороной. А Гарин с видимым удовольствием включается в эту игру, охотно принимая все ее условия. В «Золушке» он — добродушнейший из королей, какие только правили в жизни и в сказках, — веселый, общительный, восторженный и суматошный. Будто и не король, а мальчишка какой-нибудь — так шаловлив и беспечен монарх сказочного королевства. И, конечно, он способен только на крайнее выражение чувств. Если он радуется, то беспредельно, безудержно, упоенно. «Позвольте вам представить , — обращается Король к гостям, — девушку волшебно одетую, сказочно прекрасную, сверхъестественно искреннюю и таинственно скромную». А когда гневается, то делает это со свойственной детям и королям неумеренной вспыльчивостью: «К черту! К дьяволу! Ухожу в монастырь!» И все у него рядом, вместе — гнев и милость, грусть и веселость. Таким он написан у Шварца, таким его играет Гарин. Ребенком, получившим власть в сказочном королевстве, и королем, впавшим в счастливое детство. В «Обыкновенном чуде» его Король — быть может, самый сложный и самый парадоксальный из всех государей, когда-либо правивших в жизни и в сказках. Он вовсе не притворяется мягким, добрым, чистосердечным, когда испрашивает разрешения у Хозяина погостить несколько дней, когда беседует с ним так откровенно и дружески. Он таков и есть. В его прозрачных глазах столько умиления, за его робкими жестами такая бездна обворожительности, что это естественно и легко переходит в нечто совсем противоположное. В одной из сказок Шварца есть такая реплика: «Умоляю вас, молчите! Вы так невинны, что можете сказать совершенно страшные вещи». Вот и Король так наивен и простодушен, что того и гляди, сделает какую-нибудь гадость своему ближнему. Например, угостит ядом. Сам автор назвал своего героя квартирным деспотом. «В сказке, — поясняет Шварц, — сделан он королем, чтобы черты его характера дошли до своего естественного предела».

 РЕВИЗОР

КАИН ХVIII

Вот это органичное свойство шварцевского таланта более всего в стихии дарования Гарина. Он любит доводить до естественного предела каждую черточку характера своего персонажа. Он, как и Евгений Шварц, умеет открывать скрытое, обнажать тайное и всегда предпочитает говорить ярко, образно, метафорично. Пытаясь все-таки вникнуть в суть комического таланта Гарина, мы не можем, конечно, забыть, что ему довелось сыграть немало ролей вовсе и не эксцентрических. Иные из них он исполнил вполне профессионально, не более — хотя бы роль диверсанта в фильме «На границе» или вахтера в картине «Девушка без адреса». Но иные очень талантливо и своеобразно: в «Аленке», «Неоконченной повести», «Монете». И особенно интересной была роль доктора Калюжного, сыгранная на сцене ленинградского Театра комедии еще до войны. Безусловно, эта работа много значила для Гарина. Актер сыграл Калюжного так, как это было привычно в те годы, психологически подробно, достоверно и убедительно — передал движение характера, развитие мысли и чувства. О гаринском Калюжном много писали тогда. И многие склонны были считать, что именно в этой роли открылся подлинный Гарин— все предыдущее, мол, было только поиском.

Но вот поиски 20-х годов обернулись находками в 40-х, 50-х, 60-х. На сцене вновь появился проныра Гулячкин из «Мандата» Н. Эрдмана, Тарелкин из трагикомедии Сухово-Кобылина... На экране возникли масштабные фигуры чеховских персонажей. И, конечно, сказочные короли Е. Шварца.

Шварцевские персонажи при всем их разнообразии очень открытые и откровенные люди. Они с такой охотой и удовольствием сплетничают про самих себя, про свои достоинства и недостатки, что уже не остается никаких недомолвок относительно их подлинной сущности. Таковы и герои Гарина. И не только его короли из сказок. Альфред Тараканов, жених в «Свадьбе», дьячок Савелий из «Ведьмы» — все они вдохновенно откровенничают с экрана о людской пошлости, человеческом убожестве, нравственном уродстве, разлитом в мире. И персонажи эти встают во весь рост — на всеобщее обозрение и осмеяние...

Ю. Богомолов, М. Кушниров

Братья Маркс