Комиссар госбезопасности

— Хоть двадцать подберу. Видите, наседают, на фронт рвутся. Семнадцатилетние — еще куда ни шло, а вы посмотрите на эту настырную мелюзгу, многим по шестнадцать не натянешь. И все — на фронт.

— Одного такого паренька мне и порекомендуйте. Остальных — постарше. Если кто окажется с оккупированной территории, тоже давайте, чтобы выбор был побольше.

Доценко понимающе кивнул.

— Есть такой, я его только что направил на рытье окопов. Говорит, рацию в школьном кружке Осоавиахима изучал, фашистов ненавидит, родители у него под Житомиром погибли.

— Пригласите его сюда, — попросил Грачев, заинтересованный тем, что паренек знаком с рацией.

Но, когда Доценко привел тощенького, будто заморенного, мальчонку с плаксивым личиком, Грачев чуть было сразу не отказался от него.

Поговорить было негде, и, пока Доценко подыскивал других подходящих ребят постарше, Грачев с пареньком вышли на улицу, сели на лавочку под каштаном.

— Как звать тебя? — спросил Грачев, оценив первое достоинство мальчишки — неторопливость и терпеливое ожидание того, когда заговорит старший, тем более командир.

— Миша Глухов.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать и два месяца. В мае родился.

— Это хорошо, что ты любишь точность. Возраст у тебя подходящий. А чего кислый такой?

Миша пристально посмотрел в глаза командира с двумя шпалами в петлицах, будто бы решая, стоит ли высказывать все, что у него на душе, и ответил рассудительно:

— Веселиться-то не с чего… Землю рыть посылают, копайся там… Я на фронт хочу, пошлите связистом… И рацию знаю.

— Как знаешь? Принимать и передавать можешь, ключом работать?

— Умею. И на слух принимаю, — постучал Миша пальцем по коленке. — Не так быстро пока, но я натренируюсь.

— Ну ладно. Расскажи о себе, откуда ты, кто родители? Как в Киев попал?

— Из-под Бердичева я, папа шофером работал, мама на ферме. В девятый класс перешел. Эвакуировались мы, все уезжали, папа на свою машину нас с мамой посадил. На Житомир ехали. Немцы разбомбили колонну, стреляли с самолетов. Я не знаю, как целый остался..

— Ты видел родителей убитыми?

Миша вздохнул, опустил глаза.

— Видел, — тихо произнес он. — Мамка рядом лежала…

— Из родных кто-нибудь есть?

— Бабушка с дедушкой в Вологде, папины родители. А у мамы одна тетка в Хмельницком живет.

— Что же ты собираешься делать? В Вологду надо ехать.

— Не поеду, — мотнул головой Миша. — На окопы же посылают. Там видно будет. А в Вологде чего?

— Мал ты еще.

— Что же тогда сказали, возраст подходящий? Думал, возьмете, оружие дадите… — не договорил мальчишка о главном своем желании — мстить врагу.

Грачев и без того все понял и про себя прикидывал возможность использовать паренька связным, а при необходимости и радистом в тылу врага. Все складывалось в пользу юного кандидата.

— А ты зацепистый, — похвалил он Мишу. — Надо что-нибудь придумать. Посмотрим, может быть, ты и в разведку сгодишься. Пошел бы?

Глухов с недоверием посмотрел на командира, — правду, что ли, он говорит? — спросил неуверенно:

— В разведку?

— Что-то вроде того. Очень опасно.

— Возьмите, — подался грудью Миша, как будто ему отказывали. — Я не знал, где проситься… В горком пришел, я комсомолец… Возьмите меня, не ошибетесь!

Грачев положил ему на худенькое плечо руку, сказал доверительно:

— Для того и позвал тебя. О нашем разговоре никому ни слова. Даже самому близкому человеку. Понял? В другом месте еще поговорим с тобой. Часа через два поедем. Там и поешь. Жди меня здесь.

Доценко успел управиться, группа ребят уже поджидала Грачева в коридоре возле кабинета.

— Отобрал, думаю — что надо, — сообщил Доценко. — Все только-только закончили школу, активные комсомольцы, а Леша Буланов два последних года был комсоргом школы. И еще четверо неразлучных однокашников, все с одной, Гоголевской, улицы, — подметил Доценко немаловажную подробность, намекая, должно быть, на то, что с ними можно говорить со всеми сразу. — Я их прекрасно знаю, рекомендацию дадим тут же. У Строкача отец партийный работник, сам он хорошо учился, да и остальные не дурни. Разве что Платон Пилипчук маленько флегматичен. Скарлатиной болел, долбили ему тут, — потрогал себя за ухом Доценко, — но слух не нарушен, в прошлом году медкомиссию прошел в аэроклубе, с парашютом прыгал.

— Вы что, о каждом парне в городе так осведомлены? — не выдержав, восхитился Грачев.

— Я преподавал в этой школе, — внес полную ясность Доценко и досказал свое мнение о двух остальных: — Володя Рафаенко девчоночьего склада парень, нежный, спокойный, но за правду постоять умеет. И полная противоположность ему — Сева Бугаенко. Ершистый, отчаянный. В футбол на мостовой играют — его в ворота ставят. Бросается за мячом на булыжники, не охнет, не морщится.

— Бесшабашный?.. — спросил Грачев.

— Да нет, лихость в нем этакая… Бугаенко не подведет, сам пропадет, товарища прикроет. Но сдерживать его надо… Отца у него нет, умер. А у Рафаенко отец машинистом на железной дороге работает.

— Ну что же, приглашайте, — попросил Грачев и благодарно добавил: — Я, пожалуй, теперь каждого узнаю!

* * *