Комиссар «Марата», герой Севастополя

В этом, казалось, безнадежном положении выход нашел заместитель командующего ВВС флота генерал-майор авиации П. П. Квадэ. Против бомбардировщиков он послал наши бомбардировщики. Пе-2 командира эскадрильи И. Е. Корзунова успели вовремя. Они понеслись прямо на «юнкерсы», а те шарахнулись в разные стороны, куда попало бросая бомбы.

Эсминцы и катера встретили «Ташкент». На его борт поднялся с катера контр-адмирал Л. А. Владимирский, принявший руководство спасением лидера, который едва держался

^{note 87}

на воде. Пересадили раненых и пассажиров — эвакуированных людей. Откачали воду. В кают-компании корабля, иллюминаторы которой покрывала вода, врачи делали операции раненым. На пирсе с полузатопленного корабля вынесли промокшие рулоны — панораму. Холсты просушили и отправили в тыл.

По достоинству оценив подвиг моряков «Ташкента», из Краснодара для встречи с ними приехал командующий фронтом Маршал Советского Союза С. М. Буденный. Он поднялся на орудийную башню и, обратившись к морякам, высоко отозвался о мужестве и боевом мастерстве экипажа, тепло поблагодарил за службу…

На пути из Севастополя погиб один из авторов «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» Евгений Петров. Он уцелел во время плавания на многострадальном «Ташкенте», но, когда продолжил путь, самолет, на котором он летел, врезался в курган где-то между Ростовом и Миллерово. В полевой сумке писателя нашли статью, которая была напечатана в «Красной звезде».

Вот строки из этой предсмертной статьи. «Немцы пустились на хитрость. Они объявили во всеуслышание, что Севастополь — неприступная крепость. Пора внести ясность в этот вопрос. Морская база Севастополь никогда, к сожалению, не была сухопутной крепостью. В этом смысле Севастополь ничем не отличается, скажем, от Сингапура. Пошел двадцать первый день штурма. Держаться становится все труднее. Возможно, что город все-таки удержится. Я уже привык верить в чудеса, потому что семь с лишним месяцев обороны Севастополя — военное чудо…»

Тому, чтобы свершилось это военное чудо, Военный совет флота и Н. М. Кулаков отдали немало сил.

В нашем народе всегда ценились мужество и самоотверженное служение правому делу, глубокие знания и деловитость, душевная щедрость и простота, человечность и правдивость. Качества эти были органически присущи Николаю Михайловичу Кулакову. Он часто находился на передовой,

^{note 88}

встречался с бойцами. Так было под Балаклавой, где враг неожиданно занял наш форт, или в районе Перекопа. Он выезжал в отошедшие части и добивался восстановления положения, возвращения утраченных позиций. Так было в дивизиях И. А. Ласкина и П. Г. Новикова.

Суворов говорил, что в бою побеждает тот, кто меньше себя жалеет. Николай Михайлович и был таким человеком. К тому же талантливым воспитателем, умевшим убедить силой примера, силой слова. Он обладал особой способностью к общению и особой нравственной силой. У него и за шутками скрывалась огромная глубина мысли. С ним было просто, хотелось говорить откровенно, излить душу.

Николай Михайлович выезжал на места погрузки и выгрузки судов и кораблей, где часто было и так, что корабль с одного борта вел огонь по фашистским позициям, с другого принимал раненых. Случалось, под бомбежкой и артобстрелами он следил, чтобы не ушел транспорт недогруженным. Нередко ходил он в осажденную Одессу, когда прилегающие к городу районы контролировались авиацией противника и минировались им…

И все же звание Героя Советского Союза присвоено Н. М. Кулакову не только за личное мужество. По достоинству было оценено его партийное руководство обороной Севастополя — смелое, инициативное.

Последние дни обороны Севастополя… Возможности помочь войскам были исчерпаны. 29 июня Кулаков зашел к Октябрьскому. Тот уже не мог ничем подкрепить войска, чтобы остановить продвижение врага. Кулаков заговорил о переходе на 35-ю батарею.

— Ты считаешь, что дело идет к развязке? — спросил Октябрьский.

— Получается так, Филипп Сергеевич, и мы ничего уже не можем изменить.

Октябрьский задумался, сидел, обхватив голову руками. Николай Михайлович подошел, положил ему на плечо руку. Стал говорить, что все возможное для обороны было сделано.

^{note 89}

Держались долго, но Севастополь придется покинуть. Не наша в этом вина — противник пока намного сильнее.

Октябрьский молчал, потом согласился с предложением члена Военного совета. Кулаков позвонил Моргунову, сказал о предстоящем переносе ФКП, попросил позвонить в городской комитет обороны и Петрову.

29-го враг стал непосредственно угрожать флагманскому командному пункту, и Военный совет перешел на 35-ю башенную батарею. В тот же день перешло туда и командование Приморской армии.