Тут Дерябин с ходу натолкнулся на Кудеяра… Натолкнулся, обнял его бессильно, словно в каком-то ужасе и отчаянии, и, покуда солдаты мешкали, успел Кудеяру нашептать:
— Сделай, Кудеяр, хоть раз в жизни человеческое и необходимое! Ты юродивый, тебя обратно в сходню пропустят, ты оттуда в сараюшку, там — лаз на Озерную улицу. А в моей избе, в подполе, там Веня Панкратов нонче, там люди, скажи им — засаду сделать, уничтожить всех до единого, гадов, на барсуковской дороге, на обратном пути! Сделай, и тебе это добро от людей не забудется никогда! Сделай?! Не забудется!
Через минуту-другую Кудеяр, задыхаясь, бежал по Озерной улице.
Он падал и снова вскакивал, догонял и снова отставал от двух женщин от Домны и Зинаиды. Домна и Зинаида на веревках, тоже торопливо, тоже бегом, волокли по накатанной и скрипучей дороге гроб с телом Николая Устинова.
…А солнце тем временем ушло, медленно удалилось с неподвижного, заледеневшего неба, и в сумеречности и затмении Белый Бор близко-близко подошел-приблизился к Лебяжке.
Неглубокие, едва зримые лесные тени падали на приозерный покатый бугор, на ту его сторону, в которой были когда-то вырыты раскольничьи землянки, куда по снежным тропкам бегали полувятские девки — Наталья, Елена, Анютка, Ксения, Лизавета, куда молчаливо и немо глядела Ксеньюшка, заступница лошадей и всего живого на земле.
Над избами там и здесь вздымались дымы, подвешивая к небу заснеженные кровли, слегка приподнимая их над землею.
Зима прислушивалась к себе, к своей природе.
Звезды очнулись. Сверкнули две крайние, обращенные к востоку, звезды из ковша Большой Медведицы.