Комитет охраны мостов

— Ну так моста. Четвёртого. Мост, говорит, хотели бабахнуть! — Олень показал прорежённые зубы. — Четыре кило тротилового эквивалента!

— Какого эквивалента?!

— Сухого, — значительно пояснил Олень и невесело рассмеялся, — сейчас весь эквивалент сухой. Если не обоссышься. Этому чуваку, Юрасику, пальцы на руке обстригли, слышал? Когда тебе отгрызают пальцы, ты и сам под мост заложишь…

Никита помотал головой и решительно вошёл плечом в барную дверь. Он решил, что Оленя опять взяли в плен галлюцинации. Он не поверил в отрезанные пальцы.

Зелёное небо над Кабулом

Никита пересёк предбанник «Гевары», оформленный под оборонительную линию: как бы мешки с песком, как бы дощатые стенки окопов, как бы ящики-хаки. И шарики-шарики-шарики. С чёрными оттисками реквизитов сбора и групп в соцсетях.

Раздеваться не стал — однопуговичное лёгкое пальто можно и оставить, — прошёл мимо шариков, похлопав пару из них по дутым бокам. Заглянул в ростовое зеркало: кеды бело-синие, заляпанные, брюки серые в оранжевую клетку, рыжий мохнатый пиджак, наглая кудрявая морда — всё в комплекте.

Нырнул в главный зал. Полутёмный, с яркими пятнами подсвеченных армейскими фонарями столов. Будто у Пелевина в «Чапаеве» подсмотрели, мелькнула в голове мысль, костры барона Юнгерна прямо.

Прошёлся по этим кострам — отразиться для общих знакомых. Встретил чуваков с ТВК, с «Примы», из губернаторской пресс-службы — эти непонятно, то ли правда топят за арестантов, как все, то ли пришли пошпионить и записать, кто что. А может, ещё не определились, у них бывает. Внезапно наткнулся на Аньку Сазонову — она работала продажником в «Улице», пока не соскочила в рекламное агентство. У них даже был однажды пьяный поцелуйный разговорчик, чуть не перешедший в. Но всё же, кажется, не перешедший.

— Привет, — помахала Анька.

Никита кивнул и подплыл.

— Чо-каво? — спросил он.

Анька и вторая девчонка — пепельная блондинка в странном чёрном комбинезоне с бахромой — кивнули.

— Ника, это Лена Ружинская. Лена, а это наш Ника, — представила его Анька, — журналист года, рыцарь без страха, но, блять, упрёков к нему…

— А что там с упрёками? — заинтересовалась Лена, пожав Никитину руку — Никита даже сходу не сообразил, на мужской или, наоборот, на такой с претензией феминистский манер.

Она была очень высокой, на полголовы выше Аньки, а та хвастала, что в ней полные 175 см. Глазищи. И волосы, конечно. Как будто Лена эта взаправду состарилась, только не у нас, а например в Германии, заделалась совсем благородно седой с парой зелёных прядок, а потом её переделали обратно в девчонку и заслали к нам. Зачем? Зачем они, кстати, всех их к нам засылают?..

— Враги завидуют, — сказал Никита и чуть не скривился. Что за кринж, а?

— Ага-ага, — залыбилась Анька, — ему никаких врагов не надо, он сам себя может проебать, если так бухать продолжит.

— Прямо «так»? — кажется, одобрила Лена.

— Я же говорю, враги, — продолжил гнуть идиота Никита.

— Так-так, — настаивала злопамятная Анька.

Никита пожал плечами и уже хотел пошутить что-нибудь и в адрес Сазоновой, раз она пошла с козырей, — но на сцене как раз началось шевеление. Парень в коричневой жилетке, заляпанной фиолетовыми листьями, вышел постучать в микрофоны, а потом собрал несколько фигур из пальцев для невидимого звукорежа и осветителей. На зал тут же упал фиолетовый разрежённый свет, а костры светильников зажглись ещё ярче.

Парень дематериализовался, а его место занял уважаемый телеведущий. Он заговорил эмоционально и сбивчиво. Пересказал историю митингов, отвлёкся на собственный эпизод в ИВС по зиме, послал «лучи проклятия губернаторской стае».

— Я на своём опыте убедился, насколько у нас вывернутая система правосудия, — сообщил он. — И те, кого схавали на митинге… Их схавали потому что мы, многие из здесь сидящих, никуда не вышли! Поэтому будет по-честному выкупить ребят. Как написано у классика — сдавайте валюту!

В этот момент Никиту схватили за руку и шёпотом сообщили, что он уже через одного. Он кивнул.

Поднимаясь на сцену, Никита подумал, что теперь только и делает, что на неё поднимается, — как бы в привычку не вошло. Завёл руки за спину, собрал из себя Виктора Цоя.

— Вы видели зелёное небо над Кабулом?! — поинтересовался Никита.

Народ в зале смотрел непонимающе, и только какой-то пьяный идиот выкрикнул:

— Как сейчас помню!

Никита усмехнулся.

— Зелёное небо, которое начинено колото-режущими?

Народ ошалело наблюдал за сбрендившей надеждой журналистики.

Никита усмехнулся ещё более дико. Теперь он был похож уже не на Цоя, а на Олега Гаркушу, расплывшегося в сладостно-чеширской улыбке.