Комитет Тициана

— Я хочу эти картины, — продолжал он. — Но с ними возникли трудности. Мой дорогой, любимый работодатель не простит, если я впутаю его в очередной небольшой скандальчик, — глубокомысленно заключил Аргайл, допивая кофе.

В этом он нисколько не заблуждался. Сэр Эдвард Бирнес был во многих отношениях человеком легким в обращении, но придавал большое значение своей безупречной репутации честного дельца международного художественного бизнеса. Аргайл уже успел сыграть небольшую, но весомую роль в том, что его шеф продал итальянскому Национальному музею фальшивого Рафаэля, и это чуть не погубило его карьеру. Не то чтобы это была вина Джонатана, кстати, потом он же почти все сам и разгреб, но дело не забылось, и повторение не сошло бы ему с рук.

— Слушай, а откуда ты вообще узнал об этих картинах? Очередной пример твоих сыщицких потуг? — Это было сказано с легким налетом сарказма. За прошлые подвиги Аргайл заработал в управлении не слишком приятную славу чудака. И поэтому он, как и следовало ожидать, без энтузиазма воспринял замечание Флавии.

— Не совсем. Примерно шесть месяцев назад престарелая дама сама написала Бирнесу. Судя по всему, она переоценивала стоимость картин. И меня направили избавить ее от иллюзий и заключить сделку. Так что видишь, моей вины никакой.

Под гнетом тягот жизни Аргайл вздохнул и допил кофе.

— Пойдешь осматривать церкви или намерена повиноваться служебному долгу?

Флавия оттолкнула стул и встала.

— Боюсь, что последнее. Начнем с члена комитета номер один, а потом, наверное, продолжим.

Англичанин с теплотой подумал, что сегодня она выглядела особенно эффектно. Распущенные волосы сияли на струящемся сквозь оконное стекло свету. Лицо открытое, глаза поразительной голубизны. Гм… Аргайл поборол восхищение — понимал, что в это время суток его никто не оценит. Господи! Разве было такое время, когда ценили его восторги!

— И кто же этот счастливчик?

— Тони Робертс. Я встречаюсь с ним на острове, решила сначала разделаться с англосаксами. Ты что-нибудь о нем знаешь?

— Вполне достаточно, чтобы не величать его Тони. Исключительно Энтони. Он слишком велик для уменьшительно-ласкательных сокращений. Все равно что обратиться к Леонардо да Винчи — Ленни.

— Что он собой представляет?

— Это смотря кого слушать. У него есть свой клуб фанатов. Те утверждают, что он великий человек и его вклад в науку бесценен. В общем, джентльмен и мудрец. Знаешь, есть такие люди: безукоризненные манеры и полная профессиональная состоятельность. Прямо святой нашего времени. Но есть и менее лестное мнение: несмотря на все свое обаяние, он просто-напросто надутый старый козел. Так о нем обычно отзываются те, кто ничего не поимел от его обширной сети патронажа.

— А сам он чего стоит?

— На этот счет есть тоже различные суждения, — пожал плечами Аргайл. — Его книга, посвященная венецианским художественным состязаниям, обычно признается революционным словом в науке. Но другие, не такие восторженные почитатели, утверждают, что он себя изжил. И то правда — трудно двадцать лет существовать на былой репутации. Что до меня, скажу тебе честно: не знаю. Сам я с ним никогда не встречался, но слышал — он страстный коллекционер и платит по счетам. Чего еще желать от человека?

Фонд Чини — другое название монастыря Сан-Джорджо Маджоре — шедевра Андреа Палладио XVI века, отошедшего государству и превращенного в элитарный историко-научный конференц-центр. Именно в таком месте стоит проводить заседания и собирать на них людей, которых хотите поразить. А уж для исследователей творчества самого знаменитого художника Венеции вообще ни на что не скупились, и для организации ежегодной конференции в полное распоряжение Тициановского комитета предоставили хорошо оборудованную комнату для заседаний, удобные номера, телефоны, телефаксы, ксероксы и солидный коллектив поваров и горничных.

И что, как не открывающийся пейзаж мог заставить умы ученых работать в нужном направлении: напротив площадь Сан-Марко, слева церковь Санта-Мария-дел-ла-Салюте; камень, терракота, кирпич — здания ярко выделяются в свете затухающего и все более редкого осеннего солнца, и это само по себе веское доказательство того, что Венеция — одно из величайших чудес света.

Флавия стояла на вапоретто и зачарованно наблюдала, как приближался остров. Летом ее лицо слегка загорело, длинные, светлые волосы развевались на ветерке. Она слегка расставила ноги, чтобы сохранить равновесие, и засунула руки в карманы джинсов. Если бы Аргайл видел ее в этот момент, то еще больше, чем утром за завтраком, потерял бы голову. Но все равно бы ни за что ничего не сказал, а Флавия не умела проникать в его мысли.

— Слишком поздно! — рявкнул охранник и ткнул пальцем в расписание, которое оповещало туристов, что доступ внутрь прекращался в полдень, хотя было только десять часов. Флавия выудила из кармана удостоверение полицейского и подала стражу. Тот старательно прочитал, повертел так и сяк и то и дело подозрительно поднимал на нее глаза.