Комитет Тициана

— Он был со своей любовницей или девушкой — называйте, как угодно. Я с ней побеседовала с глазу на глаз, и она мне в таких красках порассказала о каждом его движении, что вполне убедила. На этот раз Лоренцо не покривил душой.

Услышав о любовных похождениях итальянца, Аргайл воспрял духом и начал принимать в беседе более конструктивное участие.

— Если Мастерсон была протеже Робертса, почему она решила вцепиться клыками в Коллмана — другого выкормыша председателя?

— Может быть, оттого, что ее заинтересовала научная проблема и она решила добиться истины? — Тон Боттандо подразумевал, что это предположение самое невероятное из всех.

— Не исключено, — отозвалась Флавия, тоже не слишком убежденно, несмотря на свое желание оправдать покойную. — Если так, она рисковала остаться в меньшинстве: Робертс был недоволен, Коллман тоже, Миллер относился к ее поведению неодобрительно, а Ван Хеттерен считал, что она совершает глупость. И вдобавок ко всему даже старина Бралль советовал отступиться — он говорил об этом в письме, которое Боволо нашел в ее бумагах.

Флавия вынула из папки и расправила на столе лист.

— На французском. Благодарит ее за письмо, сначала идет всякий научный треп. Но основная мысль дальше: Бралль считает, что Мастерсон была не права, когда решила, что Коллман ошибся по поводу миланского полотна, и обещает объяснить, в чем дело, во время их следующей встречи в Европе. В действительности, — заключила она, — один Лоренцо был доволен такой ситуацией. Очень похоже, что он смотрел на Коллмана, как на старого придурка, хотя сам признавался, что больше бы хотел избавиться от Робертса.

— И избавился. — Боттандо с сожалением опустил свой взор в пустую тарелку. — Или кто-то его избавил. Одним словом, каким бы очаровательным ни был ваш доктор Лоренцо, он уверенно продвигается в первую строку подающих надежды кандидатур. Теперь у него уже две вакансии, которые он готовится заполнить верными людьми.

— Но разве не лучше было бы повременить, пока Мастерсон не нанесет Коллману обещанный нокаут? — возразил Аргайл. — Тогда у него образовалось бы не две, а целых три вакансии. К тому же не слишком ли экстравагантный способ завоевания голосов?

Боттандо тяжело вздохнул, давая понять, насколько разочарован миром.

— Эх, дорогой мой, если бы вы только знали, как много сил готовы потратить люди ради достижения сущих пустяков. Извините, звучит как-то очень по-полицейски. Ну да ладно, теперь давайте вы, мистер Аргайл. — Он вежливо улыбнулся англичанину. — Надеюсь, вы с толком провели утро и не предавались одним лишь размышлениям.

Аргайл подробно отчитался о своем посещении библиотеки. По мере его рассказа лицо генерала все больше тускнело.

— Что же все-таки удалось обнаружить? — немного нетерпеливо спросил он, когда англичанин совершенно запутался.

— Во-первых, — отозвался тот, — прелестная Виоланте на самом деле покинула Джорджоне скорее всего ради Пьетро Луцци. Хотя и ненадолго — ее похоронили в том же самом году. А Тициан и ее брат Альфонсо были явно накоротке. Непонятно другое — почему это так занимало Мастерсон?

— Да-да, это самое интересное, — подхватил Боттандо, когда рассказ англичанина прервался. — Я вижу, прорыв не слишком большой. Хорошо, расскажите мне тогда о комитете. Что это за люди? Кто-нибудь обращал на них внимание? Вы в самом деле считаете, что он заслуживает такой шумихи и стольких эмоций?

— Конечно, — удивленно ответил Аргайл. — Это высокопрестижный проект. Вам прекрасно известно, что большинство полотен считаются принадлежащими Рафаэлю, Тициану или Рембрандту только потому, что так заключили эксперты. Лишь очень небольшое число картин обладает документальным подтверждением авторства. Таким образом, если какая-нибудь уважаемая компания заявляет то-то и то-то, это принимается серьезно. Особенно если у этой компании имеется официальное одобрение государства и достаточно денег, чтобы подтвердить тщательность своих изысканий. Знаете, как бывает легко повлиять на людей. Музеи меняют бирки — радуясь, если статус полотна повышается, и скрипя зубами и с пеной у рта, если приходится смириться с его понижением. В наши дни самое модное слово в Америке — деатрибуция.

Боттандо поморщился. Он был сторонником чистоты языка даже других народов.

— И естественно, — продолжал Аргайл, — мнение этих людей в значительной мере может повлиять на стоимость полотна, если его выставляют на продажу.

— Таким образом, — подхватил Боттандо, — если картина, как вы выражаетесь, подверглась деатрибуции, ее гордый владелец, узнав об этом, вправе испытать недовольство. Он способен даже очень сильно разозлиться. — Генерал упорно искал простой, прямолинейный мотив.

— Вероятно, — нехотя согласилась Флавия, переживая, что сама не подумала о том же. — Надо было бы встретиться с владельцем полотна, которое изучал Коллман. Хотя следуя этой схеме, мы бы обнаружили именно его с ножом в спине. Ведь это Коллман признал картину фальшивкой.

— Поживем — увидим, — подытожил Боттандо. — Время бежит, мне пора нанести визит маркизе. В конце концов, я приехал в Венецию ради нее.