Коммандер (СИ)

Весь день я занимался предстоящим отъездом. Перед отбытием, как всегда, было много забот. На возы укладывали закупленное продовольствие, фураж и товар для цвергов. Все надо было пересчитать и учесть, проверить, нет ли испорченного груза. Проверить лошадей и их упряжь. Надежно ли увязаны бочки с вином, прикрыта ли от влаги закупленная мною кожа. И выяснить у ротмистров, все ли благополучно в их отрядах!

— У вас точно все в порядке с припасами? Есть достаточно болтов, запасных тетив, другого оружия?

Шумпер и Рейсснер заверили меня, что у них в отрядах есть все что нужно и даже более того.

Прибыли люди Хозицера. Шестнадцать человек, немолодых, бывалого вида, с лицами, исчерченными шрамами. Не очень-то походили они на городскую стражу — там обретаются в основном упитанные сыновья мастеров, не умеющие толком держать алебарду. А эти — совсем другое дело. Во всех повадках и разговоре виделся немалый военный опыт. Все имели шлемы или хауберки, у троих при себе неплохие арбалеты — не охотничьи, а именно боевые, с мощным натяжением.

Десять тяжело груженных возов Хозицера и Руппенкоха прибыли в последний момент. К моему удивлению, советник тоже собрался идти с нами.

— Решил растрясти жир, — пояснил он, хитро улыбаясь, — вспомнить молодость, а то совсем засиделся в городе!

— Без проблем, советник, — сообщил я. В конце — концов, какое мне дело, кто едет на облучке чужих повозок?

— Коммандер, — раздался рядом смутно знакомый голос — могу ли я обратиться к вам?

Обернувшись, я увидел одноглазого Клауса. Он стоял в сильно поношенном походном плаще, а на плече была палка с узелком.

— Я хотел уточнить, в силе ли ваше предложение о найме?

— Да, конечно.

— Тогда где я могу расположиться?

Я указал ему воз, нагруженный менее других.

— С вашего позволения, коммандер, я заночую здесь. Хочу привыкнуть к бивуаку.

— Да, пожалуйста, можешь залезать под любую телегу.

— Господа, господа, идите скорее в город, — к нам подбежал взъерошенный сержант.

— Там на площади поставили столы и кормят всех в честь праздника, откупорили бочки с элем и вином, а потом будет фейерверк!

— Бочки с элем? Такое нельзя пропустить! — прогудел Рейсснер, и мы вернулись в город.

Веселье действительно было в разгаре. На площади и даже на прилегающих улицах поставили импровизированные столы и лавки — на пустые бочки укрепили настил из досок, а тем, кто сидел возле ратуши, даже застелили скатерти из красных и синих кусков полотна. Народ за столами ел с тарелок, выпеченных из грубого ржаного хлеба, пользуясь ломтями такого же хлеба как ложками.

Но, несмотря на видимую демократичность праздника, все оказалось не так просто. Все были рассажены в строгом порядке — ремесленники сидели по цехам, под своими цеховыми штарндартами, торговцы — по гильдиям и землячествам. Попытка подсесть за чей-то стол вызывала насмешки: в лучшем случае нам предлагали доесть хлебную тарелку, пропитанную соком и жиром мясных блюд, которых на нее накладывали. Я понял, почему Клаус не остался на праздник — похоже, его бы никто тут не накормил.

Вдруг раздалось протяжное, заунывное пение. Все отставили свою трапезу и вышли из-за столов, выстроившись вдоль главной улицы. Некоторые в передних рядах стали на колени, молитвенно воздев руки долу.

— Что происходит?- спросил я одного из горожан в модном красно-белом шапероне, «по-господски» закрученном на голове.

— Шествие неофитов, — отмахнулся он от меня. — Помолись за этих будущих мучеников!

Впереди показалась колонна людей, облаченных в белые одежды. Каждый нес в руке факел, и каждый, как зачарованный, смотрел на него. Возглавлял колонну проповедник Велисарий, несший на высоко поднятых руках блюдо с ярко пылающим в нем огнем.

— Да осветится ваш путь! Да сгинет тьма! Да воссияет Свет во всей земле! — выкрикивал он, пока шедшие за ним неофиты печально пели псалмы.

Все понятно. Неофиты — будущие зилоты. Все свое имущество отдали Церкви. Теперь до конца жизни отправятся в монастыри, молиться Неизбывному Свету. И все — сугубо добровольно, конечно же.

Знакомое лицо вдруг мелькнуло в череде несчастных, проходящих мимо с факелами. Белобрысые волосы, долговязый, неуклюжий.... И совершенно стеклянные глаза, уткнувшиеся в свой факел!

Стусс?

— Гелло! Эй, Гелло! Ты как там оказался?

Меня толкнули в бок.

— Запрещено! Ты что, орочьих грибов объелся?

Точно. За отговор от подвига послушничества тут могут наказать очень сурово, вплоть до пожизненного раскаяния в катакомбах...

Я еще раз кинул взгляд на фигуру юного оруженосца, как в саван, закутанную в белый плащ. Вот уж от кого не ожидал бы религиозного рвения! Что-то здесь не так. Что-то очень, очень неправильное происходит в этом городе. Да и только ли в нем?

Глава 29

Мы выступили ранним утром, пока солнце еще не встало. Хозицер и Руппенкох прибыли на лошадях. К моему удивлению они решили выезжать отдельно от нас.

— Не следует, чтобы в городе знали про то, что мы идем в одну сторону, — пояснил хауптфельдфебель.

Глядя на них, я тоже решил пойти верхом, как истинный военачальник, а не в фургоне, как всегда.