Читаем Коммандо. Бурский дневник бурской войны полностью

Наконец Опперман решил отступить, и мы спустились с холма тем же путем, по которому он поднялся наверх почти за шестнадцать часов до этого. По пути мы постоянно натыкались на трупы. Когда мы спустились, оказалось, что большей части лошадей нет, их забрали те, кому они принадлежали, но наши лошади и принадлежавшие убитым и раненым оставались там же, где мы их оставили на рассвете, без пищи и воды.

Первое необходимое действие состояло в том, чтобы утолить нашу неистовую жажду и напоить лошадей из ближайшего ручья. Потом мы обсудили, что делать дальше. В течение дня большинство раненых было эвакуировано, но оставалось еще несколько в тяжелом состоянии, которых не на чем было вывезти. Они были собраны вместе, и за ними присматривал старик, который при тусклом свете пытался облегчить их страдания. Никакой информации мы получить не могли и не понимали, что делать дальше, не ведая о том, что англичане в этот самый момент уже отступают, спускаясь по своей стороне Спионоскопа. Мы же полагали, что утром увидим отряды англичан, спешащих к Ледисмиту, и буров, покидающих Тугелу.

В то время как мы говорили, г. Зидерберг вышел из темноты. Я терял его из виду в течение почти всего дня, но он все это время был на холме и спустился незадолго до нас. Он не видел никого из отряда Айзека Малерба и остальной части преторийцев, и понятия не имел, что случилось с ними. Еще несколько отставших присоединилось к нам, и мы согласились вести наших лошадей к лагерю каролинцев, который, насколько мы знали, находился недалеко. Мы, осмотрели седельные сумки бесхозных лошадей в поисках еды, а потом двинулись в путь. Достигнув лагеря каролинцев, мы застали из в состоянии полного хаоса. Фургоны грузились и все готовились уходить. Они весь день сражались и приняли на себя главный удар врага, но теперь, когда все кончилось, в лагере началась паника. К счастью, когда первые фургоны тронулись с места и всадники были готовы последовать за ними, раздался топот копыт и в середину лагеря влетел всадник, который стал кричать, чтобы все остановились. Я не мог видеть его лица в темноте, но услышал, что это был Луис Бота, новый коммандант-генерал, назначенный вместо Пита Жубера, который был серьезно болен. Он обратился к мужчинам с седла, говоря им о позоре, который покрыл бы их, если бы они покинули свои посты в этот час опасности; и столь красноречивым был его призыв, что через несколько минут мужчины ушли в темноту, чтобы повторно занять свои позиции по обеим сторонам Спионоскопа. Я полагаю, что он провел остальную часть ночи, разъезжая от коммандо к коммандо, уговаривая и угрожая, пока не убедил всех возвратиться на позиции, предотвратив таким образом большое бедствие.

Что касается Командира Оппермана и нашей партии, теперь, когда бюргеры Каролины возвращались, мы привели наших лошадей обратно к подножию Спионоскопа и стали ждать там.

Мы проснулись, когда выпала роса, и, пока небо светлело, нетерпеливо смотрели на тусклый контур возвышавшегося над нами холма, на котором не было видно признаков жизни.

Постепенно рассвело, и все еще не было никакого движения. Тогда к нашему чрезвычайному удивлению, мы увидели двух мужчин на вершине, торжествующе машущих шляпами и стрелявших в воздух из винтовок. Они были бурами, и их присутствие там было доказательством, что, почти невероятно, поражение обернулось победой — англичане ушли, и холм был все еще нашим.

Оставив лошадей, мы стали подниматься по склону мимо убитых, пока не достигли вчерашнего кровавого выступа. Отсюда мы поспешили к английским брустверам, и нашли их брошенными. На нашей стороне линии борьбы было много жертв, но более ужасное зрелище предстало нашим глазам позади английских окопов.

В мелких траншеях, где сражались солдаты, они лежали мертвыми один на другом, а в некоторых местах — в три слоя.

Бурская артиллерия произвела особенно ужасные опустошения, и некоторые тела были страшно искалечены. Всего здесь лежало не менее шестисот убитых, и немного нашлось бы полей сражений, где такое количество убитых помещалось бы на столь малом пространстве.

Вскоре после того, как я достиг вершины, Айзек Малерб и остальные преторийцы подошли туда. Они провели ночь где-то ниже холма, и как и мы, они поняли, что англичане ушли. Айзек выглядел мрачным и усталым, опечаленным смертью брата и других наших компаньонов, но был полон гордости за всех нас, потому что с того места, где мы стояли, можно было видеть Тугелу, и мы в полной мере могли оценить значение нашей победы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука