Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

VI–XX: Столь же суровая критика (так происходит переход к следующей теме) относится и к Ленскому, другому молодому либералу, который только что вернулся в свое имение из немецкого университета. В строфах VII–XII описываются его характер, образ жизни, занятия в той же среде мелкопоместного сельского дворянства. В строфах XIII–XVIII Онегин и Ленский сводятся вместе и сравниваются. А в строфах XIX–XX Пушкин воспевает любовь Ленского, подражая стихотворной манере молодого поэта, что подводит нас к Ольге и ее семье — центральной теме главы. Пушкинское участие в этой главе в основном философично: по духу он близок Онегину; они оба ведут себя как пресыщенные, эксцентричные светские львы по отношению к тому, что трогает Ленского. В XIII, 13–14 и XIV, 1–8 дружба, излюбленная тема того времени, характеризуется голосом Пушкина. Споры Ленского с Онегиным в XV–XVII приводят Пушкина к философскому пассажу о страстях (XVII–XVIII). Интонации XVII, 6—14 повторятся еще раз в шестой главе в авторском надгробном слове на смерть Ленского. Ряд «профессиональных» ремарок о луне, о героинях романов и женских именах служит средством переключения на центральную тему главы — семейство Лариных. Кроме рассуждений, связанных с игрой в куклы, в конце строфы XXVI и двустишия о привычке в конце строфы XXXI, авторский голос почти не слышен до самого конца этой песни.

XXI–XXXIII: Структурная сердцевина второй главы состоит из тринадцати последовательно расположенных строф, изображающих семейство Лариных.

XXI: Восемнадцатилетний Ленский влюблен в девушку шестнадцати лет по имени Ольга, подругу своих детских игр. Их отцы, которые умерли, когда Ленский был в Геттингене, давно прочили детям свадьбу.

XXII: Строфа в элегической манере Ленского описывает внушенную Ольгой поэтическую любовь.

XXIII: Тип Ольгиной красоты наводит на Пушкина тоску в главе второй, как и на Онегина в главе третьей. В строфе пародируется стиль, которым романист мог бы приняться за описание своей героини. Затем следует риторический переход.

XXIV: Переключение от сентиментализма к романтизму, от розовощекой веселой Ольги к бледной, задумчивой Татьяне. Несмотря на офранцуженность сознания, Татьяна, благодаря своему душевному складу, оправдает (в главе пятой) те фольклорные ассоциации, которые рождает ее имя.

XXV–XXVII: Описывается полное мечтаний детство Татьяны. (Обратите внимание на перенос из XXVI в XXVII строфу, прием, который воспринимается Пушкиным как характерная черта новой, то есть «романтической» манеры.) Еще более дивные межстрофические переносы не раз встретятся при описании Татьяны в гл. 3, XXXVIII–XXXIX, когда она летит в сад, дабы избежать встречи с Онегиным, и в гл. 5, V–VI, в технически безупречно выполненном переносе, когда небесное знамение повергает ее в дрожь.

XXVIII: Хотя упоминание «балкона» не несет здесь особой смысловой нагрузки, эта строфа подготавливает формирование образа Татьяны (который позже, в конце 8, XXXVII, будет ретроспективно возникать перед Онегиным: она сидит у окна, погруженная в мечты, и вглядывается в туманную даль).

XXIX: Здесь начинает пульсировать тема, которая будет полностью раскрыта в гл. 3, IX, — любимые книги Татьяны. Ее библиотека, хоть и не отнесенная впрямую к определенному времени, наверняка включает книги добайроновского периода, особенно сентиментальные эпистолярные романы XVIII в. Тут Пушкин вводит тему романов, но для того лишь, чтобы перейти от Татьяны к ее матери, которая хоть и не была столь жадна до чтения, как дочь, тоже когда-то искала в «реальной жизни» героев Ричардсона. Переход-перенос ведет нас к следующей строфе.

XXX: Описывается юность госпожи Лариной. Она была влюблена в лихого молодого гвардейца.

XXXI: Но ее выдали замуж за более прозаическую личность — мирного помещика.

XXXII: Деревенские заботы…

XXXIII:…сменили увлечения московской юности. Преображение манерной девицы в помещицу в чепце сравнимо с потенциальным будущим Ленского (покойное погружение в сельскую рутину после идиллической молодости), подсказанным Пушкиным в гл. 4, L и особенно в гл. 6, XXXIX.

XXXIV–XXXV: Описание старинных привычек и обычаев Лариных.

XXXVI: «И так они старели оба». Эта интонация ведет нас через восхитительный переход к теме смерти и рока, лейтмотиву образа Ленского. Ларин умирает, и по надгробной надписи мы узнаем его имя. Надпись эту читает Ленский.

XXXVII: Внутренний круг замкнулся. Посредством ряда структурных переходов (от Ленского к его возлюбленной Ольге, от Ольги к Татьяне, от Татьяниных книг к красавцу, в которого была влюблена ее мать, от красавца к мужу, от зрелости к смерти, от умершего Ларина к еще живущему Ленскому) мы вновь возвращаемся к Ленскому. Он цитирует строчку из французского переложения «Гамлета» и пишет Ларину «надгробный мадригал», последнее словосочетание идеально передает слияние двух связанных с Ленским тем: ранней смерти и недолговечных стихов.

XXXVIII, 1–3: Он также сочиняет надпись на могилу своих родителей.