Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

XXXIV, 5 — XXXVIII: Великолепное описание отшельнической жизни Онегина зимой 1824 г. Теме хандры, о которой мы помним со времен гл. 1, XXXVIII и LIV; теме «запереться и читать», о которой шла речь в гл. 1, XLIV; и теме сочинительства, которая рассматривалась в связи с поэзией в гл. 1, VII, 1–4 и прозой в гл. 1, XLIII, 7—14, — всем этим темам первой главы сейчас придается новая жизнь, они модулируются в новой тональности. За списком авторов в строфе XXXV следует замечательная автобиографическая и «профессиональная» реплика «в сторону», — Пушкин вспоминает похвалы критиков 1824–1825 гг. и сравнивает их «мадригалы» с тем, как «нынче» (в 1830 г.) бранят его сочинения. Строфы XXXVI–XXXVII, рисующие видения Онегина, — гениальнейшие в романе.

XXXIX–XL, 1: «Дни мчались». Этот временной переход подводит нас к тому апрельскому дню 1825 г., когда Онегин в непонятной безумной спешке приезжает без приглашения в дом княгини N^{5}. Межстрофический перенос великолепно повторяет такой же перенос в пассаже из главы третьей (XXXVIII–XXXIX), когда бежала Татьяна. Тот сад, тени тех листьев, та липовая аллея вскоре ретроспективно воскреснут вновь.

XL–XLI: Как в сказке, одна за другой чудом открываются двери, и также чудом Онегин находит в будуаре Татьяну, которая перечитывает его октябрьское письмо 1824 г.

XLII–XLVIII, 6: Последняя сцена между героями содержит ее монолог (XLII, 8 — XLVII), который перекликается с его проповедью в главе четвертой. Чувства Татьяны искусно передаются с помощью судорожных строчных переносов с паузами внутри строк. Татьяна заканчивает свою речь словами: «Я вас люблю…/ Но я другому отдана; / Я буду век ему верна». Первые шесть стихов строфы XLVIII знаменуют конец истории: Татьяна выходит из комнаты, Онегин остается один, раздается звон шпор Татьяниного мужа — и здесь Пушкин оставляет своего героя навсегда.

В XLIX Пушкин прощается с читателями, в L оставляет свой труд, а в LI вспоминает старых друзей и завершает эпилог риторическим замечанием:

Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.

Примечания Пушкина и «Путешествие Онегина»

Сорок четыре авторских примечания и отрывки из «Путешествия Онегина» в семнадцати полных и четырех незаконченных строфах с краткими комментариями к ним представляют небольшую дополнительную структуру, композиционно не связанную с основным текстом романа. Велико искушение заполнить пропуск «Путешествия» строфами, сохранившимися в рукописи, но если ему поддаться, тогда все пропущенные строфы на тех же основаниях следует внести в текст восьми предыдущих глав. Я собрал и перевел весь отвергнутый Пушкиным материал, который только смог найти в русских изданиях, но помещаю его строго отдельно от окончательного текста editio optima (1837). С моей точки зрения, исторической и человеческой, психологической и философской, опущенные стихи представляют огромный интерес, а некоторые из них соперничают и даже, возможно, превосходят гениальнейшие места окончательной редакции. Как историк Пушкина я ими восхищаюсь. Как собрат по перу сожалею о многих шаблонных небрежностях слога, мертворожденных набросках и неотточенных вариантах, которые Пушкину следовало бы уничтожить. Есть случаи, когда пропущенная строка, место которой как будто еще теплое и пульсирующее в окончательном тексте, объясняет или подчеркивает нечто, обладающее величайшей художественной ценностью, но я настаиваю, что эти кажущиеся полезными добавления не следует принимать в расчет при вынесении суждения о ЕО в том виде, в каком его напечатал Пушкин. В некоторых случаях мы абсолютно уверены, что лишь уродливые требования деспотического режима заставили нашего поэта исключить тот или иной отрывок, изменить развитие сюжетных линий, вымарать целые ряды великолепных строф; но мы также знаем, что если сегодня в современной России отвергнутые строфы, так же как отрывки десятой главы, добавляются издателями к окончательному тексту, то делается это под давлением еще более деспотического и уродливого режима. Мы в полной мере осознаем, что произведение живого автора может быть опубликовано в форме, против которой он возражал бы в условиях политической свободы. И все же окончательная редакция должна сохраняться. В самом деле, едва ли найдется хоть один совершенно нетронутый, неискаженный шедевр, возьмись мы за новые публикации произведений авторов прошлого в той форме, в какой — как нам кажется — они хотели бы выпустить их в свет и оставить потомкам.

Генезис «Евгения Онегина»