Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»

В Четеме Чарльз Диккенс начинает посещать школу и впервые знакомится с писателями, в значительной мере определившими впоследствии его собственное литературное творчество. В свободное от занятий время он успевает прочесть и перечесть найденные в библиотеке отца лучшие романы лучших английских писателей XVIII века: Смоллетта, Филдинга и Голдсмита, может быть, даже Стерна; кроме того, он прочел «Дон Кихота», «Жиль Блаза», «Робинзона Крузо» и др. Взрослый Диккенс вспоминает в одном из своих писем это время и замечает, что, пожалуй, никто не читал названных авторов в таком раннем возрасте, как он. Надо думать, далеко не все было им усвоено и понято; но, несомненно, его богатое воображение было пробуждено к жизни и работе. На одной из автобиографических страниц своего «Дэвида Копперфилда» (гл. 4) он называет героев прочитанных им книг «славным воинством», составлявшим его общество, не дававшим потускнеть его фантазии и внушавшим ему надежду на совсем иную жизнь в будущем. В его фантазии они превращались в живые конкретные фигуры, роли которых он разыгрывал, воображая себя то одним из них, то другим или принимая участие в их похождениях в качестве нового героя, их сотоварища и спутника.

Результатом увлечения чтением, а также театром, куда мальчика впервые взял с собою его друг Джеймс Лемерт, были первые литературные опыты Диккенса. Трагедия «Миснар, султан индийский» снискала ему среди школьных товарищей славу писателя, подкрепленную славой рассказчика и исполнителя комических куплетов и ролей в домашних спектаклях, славой, которую он еще раньше приобрел в кругу своей семьи.

Друг и биограф Чарльза Диккенса Джон Форстер («Жизнь Ч. Диккенса») с полным правом называет Четем местом рождения его таланта. Но окрепнуть, развиться и найти формы своего выражения ему суждено было в другом месте и в другой обстановке. «Постоянное прибытие и отбытие блестящих пестрых полков, — пишет Форстер, — непрерывные парады и пальба, штурмы и защита крепости, театральные представления, устраиваемые его кузеном [вышеуказанным Джеймсом Лемертом], яхта флотского казначейства, на которой он плавал с отцом в Ширнесс [военный порт в 11 милях от Четема, при слиянии устьев Темзы и Медуэя], корабли, уплывающие по Медуэю и заставляющие воображение видеть перед собою отдаленные моря, — все это он должен утратить. Ему не пришлось больше наблюдать игры мальчиков, видеть, как они разыгрывают штурм и защиту крепости. Ему пришлось уехать в Лондон в пассажирской карете «Комодор» (ч. 58); и леса и поля Кента, парк и замок Кобема (ч. 45), собор и замок Рочестера, вся чудесная романтика, включая и румяную девчурку, в которую он страстно влюбился, должны были исчезнуть, как сон. В «Путешественнике не по торговым делам» (1860—1868 гг.), наиболее автобиографическом из произведений Диккенса, в главе «Скукотаун» (Четем) сопоставляются романтические воспоминания писателя о детских годах, проведенных в Четеме, и впечатления от этого города зрелого наблюдателя, захотевшего проверить свои воспоминания (гл. 12).

ЧАСТЬ 2 Диккенс в Лондоне

В 1823 г. Диккенсы покидают Четем и переезжают в Лондон, где отец Чарльза Диккенса нашел новое место службы. Семья поселилась в Кемден-Тауне (ч. 57). который составляет в настоящее время, при современных способах городского сообщения, не столь отдаленную от центра часть города. Но в те времена Кемден-Таун был крайней северо-западной его окраиной, за которой тянулись поля, отделявшие Лондон от пригородов, и был населен беднейшей массой лондонского мещанства.

Вольная четемская жизнь, действительная и воображаемая, сменилась для Чарльза Диккенса жизнью лондонского гамена; разнообразие красок приморского военного городка с его памятниками далекой старины, живописными окрестностями, близостью моря сменилось однообразием грязной лондонской улицы, бьющейся со своей однообразной нищетою в однообразной смене голодных дней. Отец Чарльза, человек добрый и сердечный, по понятиям своей среды честный, но богемно-легкомысленный, к счастью, мало заботился о воспитании сына. По воспоминаниям Диккенса, «у отца не возникало даже и мысли, что у меня могут быть какие-нибудь претензии к нему в этом отношении. Поэтому я дошел до того, что чистил по утрам башмаки ему и себе, старался выполнить какую-нибудь работу в нашем маленьком доме, смотрел за младшими братьями и сестрами (нас было шестеро) и бегал по тем убогим поручениям, какие случались при нашем убогом образе жизни».