Комментарии к жизни. Книга вторая

«Почти невозможно не иметь эту призму. Я не думаю, что способен наблюдать без искажения».

Если можно, я предложу вам, не блокируйте себя словами или умозаключениями, уверенным или отрицательным. Может ли быть наблюдение без этой призмы? Чтобы выразиться по-другому, есть ли внимание, когда ум занят? Только незанятый ум может следить. Ум замедлен, насторожен, когда есть наблюдательность, которая является вниманием незанятого ума.

«Я начинаю испытывать то, о чем вы, сэр, говорите».

Давайте исследуем это немного далее. Если нет оценки, нет призмы между наблюдателем и наблюдаемым, то есть ли тогда разделение, разрыв между ними? Не является ли наблюдатель наблюдаемым?

«Боюсь, что не успеваю понять».

Алмаз не может быть отделен от его качеств, не так ли? Чувство зависти не может быть отделено от переживающего это чувство, хотя иллюзорное разделение существует, которое порождает конфликт, а в ловушке этого конфликта оказывается ум. Когда это ложное разделение исчезает, появляется возможность свободы, и только тогда ум спокоен. Только когда переживающий прекращает быть, возникает творческое движение реальности.

Контроль над мыслями

При любой скорости всегда была пыль, мелкая и всюду проникающая, и она сыпалась в автомобиль. Хотя это было рано утром, и солнца не будет еще в течение часа или двух, уже стояла сухая, бодрящая жара, которая не была слишком неприятна. Даже в тот час на дороге были телеги с волами. Водители спали, но волы, придерживаясь дороги, медленно шли назад к деревне. Иногда бывало две или три телеги, иногда десять, а однажды было двадцать пять, во всей этой длинной веренице все водители спали, и единственная керосиновая лампа была на ведущей телеге. Автомобилю пришлось съехать с дороги, чтобы пропустить их, поднимая горы пыли, а волы с их ритмично звенящими колокольчиками никогда не сворачивали в сторону.

Было все еще довольно темно после часа непрерывной езды. Деревья были темными, таинственными и уединенными. Дорога была теперь асфальтированной, но узкой, и каждая новая телега означала большее количество пыли, большее количество звона колокольчиков и еще большее количество телег впереди. Мы направлялись на восток, и скоро начался рассвет, едва видимый, нежный и не создающий теней. Это не был ясный рассвет, яркий с блестящей росой, а один из тех утренних часов, которые довольно тяжелы из-за наступающей жары. И все же как это было прекрасно! Вдали были горы, их еще нельзя было заметить, но чувствовалось, что они были там, огромные, прохладные и свободные от времени.

Дорога проходила через всякие виды деревень, некоторые чистые, аккуратные и ухоженные, другие грязные и гниющие из-за безнадежной бедности и деградации. Люди шли в поля, женщины к колодцам, а дети на улицах кричали и смеялись. Виднелись мили правительственных ферм с тракторами, рыбными садками и экспериментальными сельскохозяйственными школами. Мимо промчался мощный новенький автомобиль, загруженный богатыми, хорошо питающимися людьми. Горы все еще были далеко, а земля была богатой. В нескольких местах дорога проходила через сухое русло реки, где это вовсе не было дорогой, но автобусы и телеги срезали путь. Попугаи, зеленые и красные, перекрикивались в своем сумасшедшем полете. Были также и птицы поменьше, золотистые и зеленые, и белые рисовые птицы.

Теперь дорога покидала равнины и начинала подниматься. Густую растительность в предгорьях убирали с помощью бульдозеров и садили мили фруктовых деревьев. Автомобиль продолжил подниматься, когда холмы стали горами, покрытыми каштанами и соснами. Сосны были стройными и прямыми, а каштаны густо расцвели. Сейчас нам открывался вид, неизмеримые долины, простирающиеся далеко внизу, а впереди виднелись заснеженные пики.

Наконец мы объехали изгиб на верхнем уровне подъема, и там открылись горы, ясные и ослепительные. Они были на расстоянии шестидесяти миль, а между ними и нами была обширная голубая долина. Простираясь на более чем две сотни миль, они заполнили горизонт непрерывной цепью, и, повернув голову, мы могли видеть от начала до конца. Это был изумительный вид. Пролегавшие между нами шестьдесят миль, казалось, исчезли, и осталась лишь та неприступность и уединение. Те пики, достигающие высоты более чем 25,000 футов, имели божественные названия, потому что там жили боги, и люди приходили к ним через огромные расстояния для паломничества, чтобы поклониться и умереть.

Он получил образование за границей, сказал он, и поддерживал хорошие взаимоотношения с правительством, но более чем двадцать лет назад он принял решение отказаться от этого положения и мирских путей, чтобы провести свои оставшиеся дни жизни в медитации.