Комментарий. Не только литературные нравы

На второй – писательский – этаж вела деревянная лестница, на которой два дня в неделю, когда завозили товар, всегда стояла не слишком быстро продвигающаяся очередь. Что же до любых собраний сочинений, которые были тогда просто недоступны, то за подпиской на них спешили с первыми поездами метро и стояли в километровой очереди до открытия, а потом и до заветного прилавка на втором этаже. Опоздавшим, разумеется, ничего не доставалось. Если мне не изменяет память, то в последний раз я стоял, чтобы подписаться на 20-томное собрание сочинений Некрасова. А может, на полное собрание историка С. М. Соловьёва?

И вот тесное, крошечное помещение решили обменять на просторное, удобное для людей – хорошо?

Плохо! Первыми забили тревогу работники лавки Кира Викторовна Дубровская и Олег Леонидович Соколов, хороших отношений с которыми домогались многие, но лишь избранные могли посетить их крошечный закуток, откуда выходили со свёртками, направляясь к кассе. «Представляете, – говорили продавцы писателям, – что начнётся? Жильцы Астраханского и Безбожного всё подчистую сметут, пока вы будете добираться до проспекта Мира!»

Убедили. Наша газета опубликовала письмо, подписанное известными писателями. Лавка на Кузнецком, писали знаменитые, должна там и остаться. Это – памятник истории. Она помнит таких книгочеев, как А. Н. Толстой или Демьян Бедный.

Лавка осталась на своём месте, а новое помещение отдали под магазин детской книги, где он нынче приказал долго жить, уступив место бутикам одежды.

Справедливости ради следует сказать, что комфортабельные квартиры в наших домах давали писателям почему-то бесплатно, тогда как писательский городок в районе метро «Аэропорт» был кооперативным. Там за жильё люди платили свои деньги.

Но потому и разевали рты на наш каравай большие начальники, что был он бесплатным. Космонавт Гречко и ещё один космонавт (фамилии не помню) прожили в доме недолго: выжидали окончания строительства дома для них, космонавтов, в районе ВДНХ и туда перебрались. А вот заместителей министров в доме жило несколько, и замначальника уголовного розыска генерал милиции жил в нашем четвёртом подъезде, ездил на работу и с работы в машине с мигалкой.

Дом в Астраханском был построен на год раньше. Так что наши жильцы наблюдали за заселением дома в Безбожном.

Однажды к нему подъехало несколько длинных фургонов. Ящики, вынесенные из них грузчиками, были надписаны латиницей. И фамилия хозяина ящиков выведена латинскими буквами: Kausov.

Как раз в это время газеты сообщали о странном браке дочери греческого миллиардера Онассиса Кристины с неким Сергеем Каузовым, работавшим за границей клерком в нашей внешторговской конторе «Совфрахт». Самого Онассиса все знали главным образом благодаря его женитьбе на Жаклин Кеннеди, с которой он жил на принадлежавшем ему острове. После смерти миллиардера почти всё его состояние унаследовала его дочь Кристина. И вот – потрясающее известие: она так влюбилась в Каузова, что решила переехать с мужем в Москву.

Ордер на четырёхкомнатную квартиру был уже выписан поэту Валентину Сорокину. Он приезжал её смотреть. Она ему понравилась. Он готовился к переезду, прикидывал, какова парная в Астраханских банях, спрашивал меня, какую максимальную температуру пара я могу выдержать.

И вдруг – стоп, машина! Отбирают у Сорокина ордер. Государственная, объясняют, необходимость! А ты, дескать, не убивайся: вот тебе ордер на квартиру в дом на Ломоносовском проспекте. Не новая, конечно, квартира – за выездом жильца, но неплохая!

Можно себе представить состояние истового «патриота» Сорокина. Он и без того ненавидел инородцев, а здесь зубами скрипел от ярости: кто перебежал ему дорогу?

И хотя Каузов с Онассис прожили в браке немногим больше года, а в Москве и того меньше, квартира Сорокину так и не досталась. Наверное, в порядке исключения разрешили в ней Каузову разместить офис международной судоходной фирмы, который находится там сейчас. Всё-таки, пока были женаты Каузов и Кристина, они перевели в фонд КПСС немалые (а для того времени – огромные) деньги – 500 тысяч долларов. Может, хоть это обстоятельство слегка утешит патриотическое сердце Валентина Сорокина. Ведь тот союз писателей, в котором он один из секретарей, удержался на плаву благодаря золоту партии! Но, думаю, вряд ли это его утешит.

– Мне кажется, – сказал однажды Юрий Давыдов, оглядывая публику ресторана Центрального дома литераторов, – что раньше такие страшные шпановские рожи сюда бы и сунуть нос не посмели! Откуда их набралось столько?

– Эх, – говорю, – Юра! Да тогда и Союз был меньше. Когда я в начале семидесятых вступал, считалось, что в нём около пяти тысяч членов. А сейчас называют 10 тысяч. В два раза увеличился за десять лет!

– Размывают! – отозвался Юра.