Комментарии: Заметки о современной литературе (сборник)

Вот и я хочу, чтобы наши соотечественники наконец сообразили: котлеты отдельно, а мухи отдельно. Низкий Вам поклон за Вашу «социальную активность».

Но смелый плевок в Брежнева и КГБ – не вексель, которым оплачено наперед все, что Вы ни сделаете.

Пользуясь случаем, хочу заметить также, что, несмотря на московскую прописку, Вы не совсем точно судите, какие тенденции здесь устарели, какие нарождаются. Смею Вас уверить, что тенденция приставлять к идейному оппоненту милиционера, отдающая, простите, некоторой «совковостью», явно устаревает.

Засим, милостивый государь, остаюсь всегда готовой к сочувственным заметкам о Ваших сочинениях, если в них обнаружится что-либо сверх «социальной активности».

А. Латынина

Оба эти письма были помещены «Литературной газетой» под одной рубрикой и снабжены редакционным примечанием: «Публикуя первые отклики на статью А. Латыниной „Когда поднялся железный занавес™“, мы надеемся в ближайших номерах продолжить ее обсуждение. Что же касается обмена репликами между В. Войновичем и А. Латыниной, то, относя их к жанру частной переписки, мы считаем, что „переходить на личности“ во всех случая несогласия непозволительно».

Однако именно подобный «переход на личности» был характерен для литературных полемик конца восьмидесятых годов и дает представление о тогдашнем накале споров.

Алла Латынина, Юлия Латынина «ВРЕМЯ РАЗБИРАТЬ БАРРИКАДЫ»

О древней родословной свобод и сомнительном происхождении гильотины

Двести лет назад несколько сторонников французской революции обратились к Эдмунду Берку. Защитника свободы в английском парламенте попросили высказаться в защиту начинающейся во Франции революции. Ответом Берка явились вышедшие в 1790 году «Размышления о революции во Франции».

«Я воздержусь от поздравлений по поводу новой французской свободы, – писал Берк, – пока не удостоверюсь, как она сочетается с управлением страной и правом собственности… Без них свобода отнюдь не есть преимущество, покуда она длится, – а длится она в таком случае недолго».

Откликаясь на риторику идеологов революции, оперировавших понятиями «естественных прав человека», похищенных властью, «свободы, подавленной произволом», – Берк язвительно спрашивал: «Должен ли я поздравлять разбойника с большой дороги, бежавшего из тюрьмы, по поводу обретения его естественных прав? Должен ли восхищаться людьми, которые не нашли „лучшего средства против произвола властей, нежели гражданский хаос“?»

В лице Берка не ретроград противостоял ревнителям свободы – консерватизм противостоял радикализму. Тот консерватизм, который в начале XX века заслуженно получит эпитет «либеральный». Консерватизм, который призывает не увековечивать прошлое, а опираться на него при необходимых изменениях, ибо, по словам того же Берка, «государство без способности к самоизменению неспособно к самосохранению». Консерватизм, опирающийся на уважение к правам личности, незыблемость частной собственности и проповедующий реформирование государственных институтов в рамках этих же институтов.

Нет слова, которому меньше повезло в наших журнально-газетных дискуссиях. И это несмотря на то, что престиж антонимов – революция, экспроприация, национализация и т. п. – явно упал.

Вот едва ли не наугад.

«…Большинство консерваторов, – а так везде называют сторонников терпящего фундаментальный кризис общественного устройства, – как и до 1917 года, верило, что зло от смутьянов, диссидентов, а на них управа найдется», – объясняет, к примеру, Поэль Карп смысл понятия «консерватор», совмещая в своей душе симпатии к тем, кто хотел в 1917-м изменить ход истории, с симпатиями к тем, кто хочет ликвидировать последствия этого неосторожного изменения.

Консерватор, однако, – это не сторонник «терпящего кризис общественного устройства», а сторонник бескризисного развития общества.

Консерватор не хочет реформ?

Право же, давайте вспомним имена крупнейших европейских реформаторов: Ришелье, Мазарини, Кольбер, Дизраэли, Бисмарк, Столыпин… Что-то ни одного радикала: все сплошь убежденные консерваторы.

Увы! Реформ не хочет радикализм.

Для него реформаторы – врачи, лечащие гангрену припарками.