Комментарии: Заметки о современной литературе (сборник)

Вообще штабист Коля Гусарцев совершает странные коммерческие операции. После того, как он сбыл чеченцам автоматы и утопил уазик в болоте, Гусарцев умудрился продать боевикам целую машину фактически списанных старых солдатских сапог, «целую гору старой кирзы». «Наши солдаты уже предпочитали берцы, высокие ботинки со шнуровкой на щиколотке, – повествует майор Жилин. Но. чичам в горах и в ущельях именно кирза была нужнее… Сапоги там для них понадежнее ботинок». Очень рискованное заявление для служащего на Кавказе майора, хотя бы и складского. Он что, никогда в горах не был? Не знает, что именно сапоги для гор совершенно непригодны: они не держат ногу в шиколотке (легко вывихнуть), подошва скользит на склоне, тяжелы, наконец. «Сапоги в горах не годятся, надо переобуть весь чеченский контингент в теплые, крепкие ботинки»– это признают даже сами военные в одной из аналитических разработок Генштаба, приведенных газетой Коммерсантъ еще в 1995 году. Правда, всех не переобули. В результате солдаты завидовали хорошо экипированным боевикам и переобувались сами, кто как мог. Одни – как герой романа Вячеслава Немышева: «Ботинки купил Ванька на рынке в Грозном. Казенная обувка снашивается в месяц, а чеченцы продают добротные берцы: подошва у них крепкая – год Ванька носит их, и до сих пор не стоптал…» . Другие – как это описано в воспоминаниях героя России Альберта Маратовича Зарипова «Первомайка». Офицер, противостоявший радуевцами и получивший в этом бою серьезное ранение, зло иронизирует над тыловым «генералом от безопасности», пытающимся объяснить журналистам, отчего это убитые радуевцы оказались без обуви: «Оказывается, для быстроты передвижений радуевцы перед прорывом разулись и босиком бежали по снегу, а пораженные очередным чеченским коварством наши солдаты так и не смогли догнать убегающих босых боевиков… По скудости ума ему (генералу – А. Л.) было невдомек, что российские солдаты по причине своей бедной и плохой экипировки с большим удовольствием снимали добротные ботинки с уже убитых боевиков и тут же на поле боя одевали теплую трофейную обувь, забрасывая подальше промокающие и тоненькие сапоги, выданные ему государством на два года ru/army/p_08.htm).

Так что вряд ли бы удалось оборотистому Косте Гусарцеву впарить боевикам машину старой вонючей кирзы, да еще получить за нее приличные деньги. А ведь один из ключевых эпизодов: именно в момент передачи денег Гусарцеву полевым командиром в чеченца стреляет русский контуженный солдат и прошивает автоматной очередью самого Гусарцева. И вопрос, почему солдат стрелял в Гусарцева, Жилину не дает покоя и правильно: от разгадки зависит жизнь самого Жилина.

Подобные небрежности и неточности – первое, что бросается в глаза читателю, и, я думаю, Маканину еще очень долго будут предъявляться разнообразные упреки. Страшно подумать, сколько неточностей обнаружат там сами участники чеченской войны. Я уже не говорю о кавказцах™ Один мой знакомый кавказец, живущий в Москве, образованный, умный человек, по моему совету начал читать роман и, прочтя первую сцену, бросил. «Фальшивая сцена, – был его приговор. – Не верю я, что русские солдаты, остановленные боевиками, будут выставлять голые задницы с борта грузовика и орать „по чичам огонь“, как бы пьяны они не были. Вмиг протрезвеют. Сообразят, что надо не штаны снимать, а автоматы хватать. Но уж что точно – боевики не стерпят этих голых задниц, выставленных в их сторону. Автор, видимо, не понимает, что это очень жестокое оскорбление для кавказца. Это вызов. Как пощечина для русского дворянина, после которой дуэль неизбежна. А Мышкиных среди боевиков не водится»

Повторю – я плохо знаю реалии чеченской войны, и уверена, что перечисленными мною ляпами дело не исчерпывается. Но и этого достаточно, чтобы понять: бессмысленно искать в романе Маканина реалистическое изображение чеченской войны.

Вопрос, однако, в том, почему такое количество неточностей допускает Маканин. Я с трудом верю, что писатель не мог узнать о положении с горючим в Чечне или состоянии мобильной связи в республике. (Психологию кавказцев изучить, конечно, сложнее.)

Если же сюжетная конструкция, покоящаяся на мнимом допущении, оказывается для писателя более привлекательной, чем реальность, имеет ли он право пренебречь реальностью? Ну, скажем, ввести мобильную связь в Чечне или придумать дефицит топлива?

Большинство читателей ответят на последний вопрос отрицательно (и я тоже). Однако я не могу не поставить следующего вопроса: а имел ли право Маканин выдумать древнего чеченского бога по имени Асан? Тут, видимо, многие задумаются.