Коммерческое кладбище

Генерал-лейтенант милиции: в фуражке, с орденами и усами; гравер даже сделал ему заслуженные седые виски, а все ж не тянет на такой высокий чин молодое лицо, и задумчивостью он больше глядит виолончелистом:

«ТЫ НЕ УСПЕЛ ПРОЖИТЬ СВОЙ СРОК, ЛЮБИМЫЙ,

И ПАЛ В БОЮ, ХРАНЯ СВЯТУЮ ЧЕСТЬ, СЕБЯ ГУБЯ.

НЕ ПРОХОДИ СПОКОЙНО, ПОДСУДИМЫЙ,

ВСТАНЬ НА КОЛЕНИ — ОН ЛЮБИЛ ТЕБЯ.»

Да, и мне хочется пасть на колени и целовать бордюр. Может, я тоже стану подсудимыми. А в каком бою ты пал, генерал? Или в кабинете пристрелили тебя свои, что-то не поделив?

Вот зорко щурится полковник с бородкой, погибший в Чечне. Тоже внутренние войска, милиция. Правда, бородок я у них не видал. А рядом — как раз и подсудимый. Опять могучая стелла из благородного габбро, на ней улыбающийся профиль пахана о воловьими жилами на шее. В верхнем углу крестик, и почему-то католический. Наискось, письмом идут строчки, из популярной их песни:

«БРАТВА, НЕ СТРЕЛЯЙТЕ ДРУГ В ДРУГА,
НАМ НЕЧЕГО В ЖИЗНИ ДЕЛИТЬ,
ЗА КРУГЛЫМ СТОЛОМ ПОЗАБУДЕМ ОБИДЫ,
ВЕДЬ ВСЕМ ТЯЖЕЛО ДРУЗЕЙ ХОРОНИТЬ…»

МИША-КАРАТЭ. 1962–1994 г.г.

Уровень поэзии — мощный, ямбический, и даже что-то христианское слышится: «позабудем обиды». Ну, конечно, как же их помнить, если работаете стаей, и чего делить, если все эти хлопчики, братаны, други, мужики, авторитеты всё — и наше, и ваше — переделили в начале 90-ых годов? А между собой — это уже смертельно, ни к чему, не улыбнётся живой улыбкой этот чудесный Мишка.

Итак, снимем, их вместе: правоохранительные органы и пахан. Охотники и дичь. Или даже наоборот.

Я углублялся в неподвижный хоровод «уважаемых людей», они улыбались и попугивали меня, а я их привольно щёлкал: ряд в перспективе, группами, поодиночке, с берёзками, с тепличными орхидеями и валами гладиолусов на цветниках. И все — «павшие в бою». Или «на боевом посту». А когда у нас Родина была без героев?

Но вот изысканное надгробие: громадный ангел (опять ангел! и вроде того, что у кладбищенских врат) приосенил крылами бюст на высоком узком постаменте: крепкая башка, плечи грузчика, глаза бешенные:

ВИТАЛИЙ ОЛЕГОВИЧ БРЫХАЛОВ

генеральный директор ТОО «МУТАНТ»

Род. 17.XI.1940. Погиб в день путча 4.Х.1993.

ПОМНИМ, СКОРБИМ, ЛЮБИМ…

Однако…

Тут возник мой куда-то пропадавший Вергилий.

— Он погиб как — как нападающий или защитник?

— Конечно, как нападающий. За Конституции пал.

Вот, значит, кто крушил и топтал несчастных москвичей.

— И сколько ж примерно стоит такая композиция, как думаешь?

— Много додадов, много додадов, — уклончиво отвечал он. — Тыси, десятки тысь (он, оказывается, и «щ» не выговаривал).

— Во какая красота! Есть же и новые Праксители.

И я сфотографировал это чудо и в лоб, и сбоку, и сзади.

— Кстати, вон тот мужик, нападающий, лежит уже два года, так давно ли ваш Пер-Лашез существует?

— С девяносто втодого. 25 гектадов отмахали, половина уж занята, а там ещё запасное поле, но пока отец Стефаний овощ там дазводит, он у нас лютый, агдадий, ходоший поп.

— О, так и церква тут есть?

— А вон кдест, видишь.

Точно, за дальними соснами, просверкивала верхушка небольшой, видимо, церковки. Ничего, скоро, дойдём.

Лежачая плита. Банкир. Личный как бы росчерк-роспись — как на бухгалтерских документах

САША МОГИЛЬНЫЙ-МИХАЙЛОВ

Кредит-банк и друзья

Портрета нет. Почему? И почему это они все без отчества: Миша, Саша, Вова… Как в зоне. Впрочем, это зона Смерти.

— Как — его? — спросил я у смотрителя.

— В «медседесе» взодвали. Недавно.

— «Крыша» наехала?

— А… вдоде того. Поддобности неизвестны.

— Да уж, наверно, такими миллионами ворочал. А это какая прелесть! — беломраморная женщина по пояс, оперлась задумчиво локтем о столбик, по подножию идёт информация:

НОВОДВОРСКАЯ ЗИНАИДА АЛЬФОНСОВНА

Если б ты знала, родная…

любящий муж и дети

— Отец, а что она должна была знать? Не знаешь? Наверно, красиво умерла: подушкой задушили; ещё лучше, если телохранитель. Где работала-то?

Смотритель почесал как бы ногой за ухом.

— Какой-то фонд. То ли детский, то ли слепых. Точно не знаю.

— Эх, ты, «не знаю», а должон знать. Фонды — оне….

Всё-таки какие приятные, домашние: эпитафии. «Родная…» На Немецком я тоже видел столб с женщиной (блюдечко-портрет), на котором был просто душевный вопль: «ЗАЧЕМ?…» Или муж или любовник. О, эта лапидарность много стоит! Мне бы, мечталось бы, хорошо если б написали так: «КУДА ТЫ, ВОВА?..»

Я б под землёй постукивал в гроб кулачком: «ТУДА, КУДА НАДО, ЗАСРАНЦЫ!»