Коммерция (август 2007)

- О чем он говорил?

- Я не помню, это вообще не имело значения, везде были одни и те же разговоры, что нужно больше свободы, больше углублять революцию. Мы на это не обращали внимания. Было просто интересно посмотреть.

- Как вы и ваши ровесники воспринимали те события?

- Мы все считали себя или кадетами, или эсерами, а вообще революция в моей школе была встречена с воодушевлением - я почти не помню, чтобы кто-то высказывался против. По-моему, в то время таких не было. Но, конечно, наша школа была передовая, все учителя были передовые…

- Занятия в школе продолжались?

- Да. Этот учебный год не был нарушен, мы продолжали ходить в школу.

- А какие-нибудь заметные перемены в школе произошли?

- Нет. Не в Февральскую революцию. Школа жила совершенно нормально.

- Преподаватели, может быть, как-то иначе себя держали или говорили иначе?

- Нет, нет. У нас всегда царили очень свободные нравы. Позднее я был делегатом школы, участвовал во всех нововведениях, был в школьных советах, но в то время этого еще не было.

Тут еще анекдот. Тогда приехали из-за границы дети Троцкого - Лева и… забыл, как зовут младшего… и поступили в нашу школу. А там все очень не любили большевиков, и этих двух мальчиков начали довольно неприятно притеснять - да так, что те вынуждены были уйти. Они приехали такими швейцарскими детишками в коротких штанишках, длинных чулках - то есть представляли собой совершенно непривычное для России зрелище. В общем, они были хорошие ребята, но из-за отца им пришлось несладко. Вообще, в школе было много детей знаменитостей. Сын Кустодиева, сын Лосского, я их многих потом встречал в эмиграции.

- А как соученики относились к вам?

- Не помню, чтобы кто-нибудь изменил ко мне отношение. После бывало всякое, но тогда - не было.

- Вы упомянули об июльском восстании.

- Я его помню смутно, помню детский страх, когда по Невскому маршировали толпы. Вот Октябрьскую революцию я помню хорошо.

- А лето семнадцатого года?

- Мы обычно ездили во время каникул под Казань, в имение дяди моей матери. Но летом семнадцатого я поехал в гости в имение Скарятиных, родителей моего друга, в Тверскую губернию. Глава этой семьи был кадетом, помощником министра юстиции. Там я впервые пристрастился к охоте. Я до этого был противником охоты, но там просто влюбился в нее. Три сестры моего друга потом принимали участие в Белом движении и все погибли, а что стало с их братом, я не знаю. Старики Скарятины давно умерли. Это были замечательные люди.

- И как вы провели лето?

- Совершенно нормально, тогда не было никаких беспорядков. Беспорядки в деревнях начались в восемнадцатом году. Тогда сожгли имения обоих дядьев моей матери - которые, кстати, были помещиками передового толка. Один из них был ветеринаром, и все говорили, что он много хорошего сделал для крестьян, а другой был профессор математики, и у него тоже никакой вражды с крестьянами не было. Тем не менее и дома сожгли, и библиотеки погубили. Потом, много позднее, мой дядя-ветеринар вернулся в те края, долгие годы там жил - уже не в имении, а поблизости - и продолжал заниматься ветеринарством.

- Когда вы вернулись в Петроград?

- К началу школы, в сентябре. Уезжали обычно на пару месяцев.

- У вас остались какие-нибудь впечатления о городе, о вашем возвращении, о тех переменах, которые произошли?

- В Петербурге особенных перемен в первый период революции не было. Трамваи ходили, извозчики существовали, люди были, в общем, радостные. Потом случилось корниловское восстание. И уже к концу осени появились у публики сомнения в устойчивости правительства, и некоторые начали уезжать в эмиграцию. Но я по малолетству обо всем этом особенно не думал. Для меня изменилось одно: мой отец все время был в министерстве, а не дома, и мы видались урывками. В остальном все оставалось по-прежнему. Денег не прибавилось, автомобиль не появился, мы так же ходили пешком.

- Вы вернулись в ту же школу?

- Да. К тому времени уже начали появляться нововведения. Было устроено Объединение учащихся, от школ выдвигались делегаты - я, например. Устраивались собрания, где обсуждались какие-то хозяйственные дела, распределялись бесплатные билеты в театры.

Тогда же я единственный раз слышал речь отца на большом митинге учащихся. Там еще выступали студенты, вернувшиеся из ссылки, куда были отправлены при старом режиме за так называемую революционную деятельность.