Коммод

Женщина взяла коробочку в руки и, прикусив нижнюю губу, долго, пристально вглядывалась в себя, шестнадцатилетнюю, свежую, без памяти влюбленную в Бебия. Беременную, счастливую… Лицо ее было спокойно, взгляд оставался ясным, улыбка легкой.

– Теперь я вспомнила, – она неожиданно засмеялась. – Эту шкатулку заказал у Поликтета Корнелий Лонг, мой прежний хозяин. К сожалению, мне тогда так и не довелось взглянуть на эту вещицу. Какая я была хорошенькая, правда? – она повернула портрет в сторону Коммода.

Тот потупил взгляд.

– Сейчас ты еще лучше.

Марция искоса глянула на него, цезарь неожиданно и густо покраснел. Смешавшись, предложил:

– Может, хочешь отдохнуть с дороги?

– Да, но прежде объясни, что это за место?

– Это императорский дворец. Здесь жила моя матушка Фаустина. Теперь здесь будешь жить ты.

– Если мне будет позволено выказать свое мнение, – тихо выговорила Марция, – я не хотела бы жить в покоях императрицы. Мне здесь не будет покоя.

– Не возражай мне! – повысил голос Коммод. – Я не терплю возражений! И не называй меня императором, меня зовут Луций, так и обращайся ко мне.

Он осторожно глянул на женщину и внезапно сбавил тон:

– Если, конечно, тебе здесь не нравится, можешь подыскать себе другое помещение. Сегодня переночуешь здесь, а завтра я прикажу Клеандру – это Клеандр, мой спальник и самый занудливый человек на свете. Он, правда, утверждает, что бесконечно предан мне. Так вот, завтра Клеандр покажет тебе дворец, и ты сама выберешь апартаменты. Но мне бы хотелось…

Он не договорил. Марция жестом заставила его замолчать, повернулась и поклонилась кудрявому, упитанному спальнику:

– Здравствуй, Клеандр.

Тот сначала растерялся, бросил испуганный взгляд в сторону императора и, не обнаружив опасности, промолвил:

– Приветствую тебя, Марция. Рад убедиться, что твоя красота вполне естественно соединена с умением разговаривать с людьми.

– У тебя есть жена, Клеандр?

Спальник окончательно смешался.

– Я раб, Марция, – потом признался: – Есть. И дети есть, два мальчика.

– Это, должно быть, замечательно – иметь детей. Я тоже хотела бы иметь ребенка…

– У тебя же есть мальчик, Марция! – воскликнул император.

– Есть, – охотно согласилась Марция. – Но для меня он умер. Мне никогда не позволяли встречаться с ним.

– Если ты желаешь, его доставят во дворец?..

– Не надо тревожить малыша. Он, наверное, уже подрос и все понимает.

– Я видел его, очень веселый и шумный мальчик.

– У Бебия? – спросила женщина.

– Ага, – кивнул император и неожиданно добавил: – Может, все-таки приказать, чтобы доставили маленького Луция? Мне бы хотелось сделать тебе подарок.

– Я же сказала, не надо тревожить малыша. Он хорошенький?

– Вылитая мать, – подал голос подошедший поближе Лет.

– Это ты, Квинт? Я узнала тебя. До меня дошли слухи, что ты женился?

– Да, Марция, а это Тертулл. Ты тоже должна помнить его, он был вместе с нами в ту ночь.

– Спасибо, Тертулл, за помощь. Тебя вернули из Африки? Помню, Уммидий долго возмущался, что молодой цезарь простил тебя. Ты простил его, Луций?

Коммод вполне по-плебейски почесал голову.

– Знаешь, цезарю не пристало врать, – сокрушенно признался император. – Простить-то я его простил, да только запретил писать стихи. Заставляю сочинять глупейшие отчеты. Он, вероятно, злится на меня, но что поделаешь, кто-то должен воспеть мое царствование. Нельзя пускать это дело на самотек. Так как насчет подарка?

– Знаешь, Луций, все случилось так неожиданно. Я в растерянности. Скажи, почему ты решил поселить меня здесь, в комнатах своей матушки?

– Здесь я впервые увидал твой портрет. Я тогда был мальчишкой. У Бебия в руках была шкатулка. Я выпросил ее посмотреть. И с тех пор меня не покидала мысль увидеть тебя. Я никому не признавался в этой странной для цезаря, а потом и правителя мечте. Знаешь, мне было как-то легче переносить побои, презрение, а порой и угрозы, когда я знал, зачем мне власть и чем я должен заняться, чтобы ты открыла мне свое сердце. К сожалению, я ничего не знаю о тебе, но, глядя на тебя, не могу скрыть радость. Моя мечта оказалась пустым горшком по сравнению с прекрасной чашей, какую я вижу перед собой. Поверишь, когда я приказал привести тебя, места не мог найти. После смерти отца все как-то пошло кувырком, везде обман, подлость. Каждый стремится надуть меня, про дать, урвать кусок и сбежать. Я боялся, что и ты – обман и не более, чем глупое воспоминание. Я рад, Марция, что ошибся. У тебя потрясающие глаза. Темно-голубые… Ты пришлась мне по душе. Рассуждаешь здраво, совсем, как матушка…Это дает надежду… Порой я не знаю удержу и становлюсь как безумный. Мне бывает страшно, кажется, все люди – мразь и управлять ими – самая неблагодарная доля на свете.

Он опустил голову, некоторое время молчал, потом неожиданно подался вперед:

– Видишь, я все и выложил. Поверь, я умолял взять меня на дело. Я был крепок, ловок, сумел бы пролезть в самую узкую щель. Знала бы ты, как я плакал в ту ночь! Потом нередко пускал слезу, дергал себя за пальцы. Знаешь, со всей силы!..