Коммуналка 2: Близкие люди

— Остальные не поняли?

— Я предоставил материалы дела, но… да. Не поняли. Все это слишком не увязывалось. Тот человек… он выглядел милым. И был добр к людям. Он и деревенским помогал, и брал к себе их детишек. И вообще… в деревнях к одаренным до сих пор относятся с немалым подозрением, тем более если ведьма. Вот и…

— Скольких он?

— Сам? Двадцать девять. Большей частью ведьмы, пара двуипостасных, хотя это скорее исключение, щенки редко оказываются без присмотра. Магов несколько. Был еще список. Он молчал, когда шло дознание, — Святослав осторожно сжал пальцы, а дива не шелохнулась. — До войны, перед самым ее началом, он ведь работал в ЗАГСе, имел доступ к регистрационным данным, к тестам на соответствие… и выписывал. Имя. Адрес. Потенциальный уровень. Взрослых тоже, но большей частью его интересовали именно дети. Список этот он продал, но… был ли он использован?

И скольким из тех, в списке упомянутых, удалось уцелеть.

— Так что да, я приговорил человека, считай, единолично, поскольку те двое других просто поставили подпись. Пытались, правда, отговаривать.

— Почему? Они не знали?

Сложный вопрос.

— Знали. Они обязаны были прочесть дело. Но… тоже считали, что вина не так и велика, что спас он многих, а это смягчающее обстоятельство.

— А ты?

И вновь этот взгляд, от которого невозможно укрыться. И кажется, Святослав понимает, как чувствуют себя люди, когда он на них смотрит.

— Он убил двадцать девять детей. О каких смягчающих обстоятельствах может идти речь?

Только все равно тошно.

И дива молчит.

Смотрит и молчит. Думает? О чем? О том, насколько он, Святослав, замарался? Да по самую макушку. И на войне, и после. И кажется, ведьма не поможет. Ведьмы на многое способны, но с собственной совестью придется договариваться самому.

— Идем, — сказала Астра. — Уже поздно.

Глава 10

Глава 10

Эвелина вертела кольцо на пальце.

Есть не хотелось. А из окна сквозило. Из этого треклятого окна постоянно сквозило, с самого начала. Она помнила, как закладывала его ватой, а бабушка перед новым годом посыпала вату осколками елочных игрушек, для блеска. А Эвелина загадывала желание.

И когда куранты били, тоже.

И желания-то были разными… сбывались ли? Странно, что она не помнит.

Она закуталась в старую шубу, с головой, вдохнула едва ощутимый аромат духов. Бабушкины любимые… и во флаконе почти не осталось. И бабушке Матвей понравился бы. Она бы сказала, что он надежный.

Заботливый.

И… кольцо сидело плотно, но не сдавливало палец.

А если… если она согласилась зря? И вовсе не потому, что в любой момент его с должности снять могут, это не страшно, даже если сошлют куда, тоже не страшно. Страшно, что она, Эвелина, влюбится.

Не в него.

В кого-нибудь другого, кто просто возьмет и появится случайно в ее жизни. И, влюбившись, потеряет разум. Как бабушка, как мать… проклятье.

Она закрыла глаза.

Имеет ли она право…

— Эвелинка! — в дверь грохнули, и тонкая филенка от удара задрожала. — Открывай, паскудина! Я знаю, что ты дома.

Страха Эвелина не ощутила.

А вот из теплого мехового кокона вылезать совершенно не хотелось. Только ведь не уйдет. Пьяный он или притворяющийся пьяным, но роль свою отец до конца доиграет.

— Открывай!

Рев его прокатился по квартире. А ведь время давно за полночь. И дети спят. И вообще как он в квартиру попал.

— Ты чего орешь? — спросила она, дверь открыв. Шубу скидывать не стала, закуталась в нее поплотнее, вяло подумав, что, коль папаша решит бить, то в мехах всяко мягче.

— А… д-доченька… — он стоял, вцепившись в косяк, покачиваясь, только вот взгляд был совершенно трезвый.

— Эвелина? — из соседней комнаты выглянула Калерия. — Помощь нужна?

— Иди ты… — ответил папочка весьма нецензурно.

— Пока нет, но… возможно понадобится.

Эвелина посторонилась и тихо сказала:

— Прекращай этот цирк. Смотреть тошно.

— Отчего же?

— Переигрываешь.

В комнате отец огляделся. Осклабился.

— Так и знал, что старая карга многое прикопала… ишь ты, — он ткнул пальцем в зеркало. — Старое?

— Чего тебе надо?

— Подумала?

— Да.

— И что решила?

— Что я тебя знать не знаю и знать не хочу.

— Смелая, да? — он прищурился, оглядев Эвелину тем неприятным сальным взглядом, который заставил покрепче вцепиться в шубу. — Забыла, кто в доме хозяин?

— Хозяин? Скорее паразит, — Эвелина облизала сухие губы.

Она не будет бояться.

Не будет.

Отец засмеялся.

— Вот как заговорила, да? Это все старуха виновата. Внушила тебе ненависть к родному отцу… ай, как нехорошо… а я ведь и обидеться могу. Что тогда?

— На обиженных воду возят, — пришла в голову присказка Парфеновны. — Доносить я не стану. И ему сказала.

— Сказала? Вот и умничка… и правильно…

Он шагнул к Эвелине.

— Доверять больше будет… а чем больше тебе доверяют…

— Руки, — она отступила, хотя отступать в этой комнатке было некуда. Мелькнула мысль, что стоит позвать на помощь, но Эвелина ее отвергла. Во-первых, должность свою папочка сохранил, да и всегда-то он отличался немалою злопамятностью, и как знать, чем помощь эта потом обернется. Во-вторых… она должна справиться сама.

С ним.