Но невьебенный по жизни, да ещё ко всему на данный момент вдрын пьяный Робин шуровал во всю, застукав любимую за штукатуркой отвалившегося куска стены. Перепуганная до смерти Джерри даже стонать не могла, вытянувшись в струнку и вцепившись в верхнюю перекладину стремянки, пока этот озабоченный маньяк орудовал у неё под подолом. Из противоположной стены высунулась обалделая рожа Беллема. Глаза формой и размером напоминают блюдца.
Джерри свела зенки на переносице и только открывала и закрывала рот, не в силах даже материться, судорожно вцепившись в перекладину. Да так крепко, что когда Робин попытался отодрать её от стремянки, стремянку пришлось прихватить с собой. На грохот и визги в комнату разъяренной слонихой влетела Лерка и бросилась спасать подругу. Элька помогала, ругаясь как сапожник, отдирать от подруги Робина, вцепившегося в Джерри клещом. Локсли рычал, огрызался и пытался укусить, а потом вдруг вытянулся и обмяк, глядя перед собой огромными пустыми глазами.
Она шмыгнула носом и безутешно расплакалась. Никто не знал, чем её утешить. Никто представления не имел, с чего добродушный и веселый Робин вдруг превратился в злобное и агрессивное огрызающееся животное. Бедняжка Джерри была так подавлена, что даже Беллем сочувственно уставился на неё и осторожно погладил призрачной пятерней по взлохмаченной шевелюре.
-Чем-то напоминает одержимость, которую наслала Лилит, -задумчиво произнёс шериф, глядя на запрокинутое лицо юноши, в котором не было никаких проблесков разума.-Гай, ты помнишь ту историю? Наш призрачный друг имел к ней непосредственное отношение.
Гизборн кивнул.
-А не помнишь, как именно они его вылечили?
-Это не поможет, – всхлипнула Джерри, не понимая головы. -Не поможет потому что мы не знаем, кто навел на него чары и что это вообще за магия такая!
Лерка с Элькой переглянулись.
-Занят значит, недобро сощурилась Элька. -Тут стало быть наш парень заколдованный, а этот хрен в красном пальто занят!
Джулия взглянула на угрюмые и злобные рожи и решила не рисковать последними мощами. Её сердце тоже было не каменным и страдания Джерри, хоть Хэлсберг ни за что не призналась бы даже самой себе, тронули его. Она выползла из комнаты, размышляя о том, что можно сделать. Уже в коридоре девушка едва не налетела на молодого мушкетера с кроткими глазами на нежном, почти девичьем лице.
-Пардон, мадемуазель, – извинился молодой человек.
(от MademoiselleHiver)
- Стойте! – Джулия схватила д‘Эрбле за локоть и как можно тише поинтересовалась: – Монсеньор у себя?
- Да, мадемуазель, только осторожно: леди Винтер сегодня не в духе… А что случилось?
- Ах, все потом, потом! Спасибо! – досадливо улыбнувшись, Хэлсберг толкнула дверь коммуналки и вышла на сверкающую лестничную клетку. В уголке стояли ведро и новенькая швабра. Одобрительно фыркнув, девушка ткнула пальцем в дверной звонок. Продолжительная трель заткнулась, едва только заспанная блондинка, не потрудившаяся даже закутаться в символический полупрозрачный халат, зло поинтересовалась:
- Что надо?
- Мне нужен его высокопреосвященство, – отчеканила уже привычно Джулия. – Он не занят?
- Нет, – миледи посторонилась, неистово зевнув. – Не понимаю, как можно так рано беспокоить меня по пустякам…
- Рано? Уже половина одиннадцатого утра, и никто не виноват, что вы, леди Анна, до сих пор спите! – с достоинством отрезала Хэлсберг, боком проходя в убранную, педантично заваленную бумагами и книгами гостиную. В двух противоположных креслах сидели месье де ла Фер, которого Джулия, если честно, недолюбливала, и месье д’Артаньян, которого она откровенно не терпела в отличие от двух его дружков – аристократичного, серьезного д‘Эрбле и веселого господина Валлона. В руках у каждого были длиннющие списки, из которых методично, по какому-то выверенному алгоритму вот уже неделю вычеркивались адреса и названия.
- Доброе утро, – буркнул более приветливый д’Артаньян, не отрываясь от ненавистной бумажной работы. Он сосредоточенно сопел, закусив кончик ручки. Де ла Фер даже не глянул в ее сторону, и Джулия отомстила тем, что наступила на только что законченное письмо острым каблучком пантуфли. Раздался жалобный хруст порванной бумаги, и Хэлсберг едва сдержала торжествующую улыбку.