Коммунальная на Социалистической

В отличие от мужа Раиса Лаврентьевна была статной, высокой, с копной густых чёрных волос, грозной на вид, но совершенно беззащитной перед своим Лёвушкой, властной рукой направлявшим их семейную лодку к счастливым берегам. Володя и Лара наградили её прозвищем «гренадёрша», что было образно, но далеко от истины. Любившим поумничать деткам просто казалось, что гораздо удобнее использовать это слово, чем ломать язык о трудно произносимое имя-отчество, над которым порой подшучивал даже сам Лев Эдуардович. «Раечка, – говорил он, ласково глядя на жену снизу вверх, – Раиса Лаврентьевна – это не имя. Это скороговорка. Как «корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали», – он буквально смаковал каждую букву, – Надо предложить, чтобы в детских садах на нём дикцию тренировали».

Раиса была одновременно советской офицерской женой и немного чеховской душечкой. Она стойко переживала «чемоданную жизнь», умела ловко организовать достойные бытовые условия на пустом месте, сопереживала мужу и поддерживала его во всех начинаниях. Пичужкины появились в квартире намного позже других соседей, но благодаря Раисе, быстро освоились в новом окружении. Когда-то она, как и Нинель Виленовна, была воспитателем в детском саду, но постоянные перемещения из конца в конец Советского Союза и появление собственной дочери в итоге превратили её в домохозяйку. Она не страдала, а честно старалась «обеспечивать тыл» ненаглядному Лёвушке и счастливое детство обожаемой Сильвушке. Имя своё девочка получила как знак непреходящей любви Раисы к музыке Имре Кальмана. Лев Эдуардович, серьёзно относившийся к жизненно важным решениям, не поленился поинтересоваться историей имени Сильва, удовлетворился его значением «лесная» и дал своё согласие.

Сильва росла смышлёным ребёнком, рано начала самостоятельно читать, проявляла не только свойственное большинству детей любопытство, но и вполне осознанную любознательность. Больше всего её интересовали «всякие опыты», фокусы и научная фантастика. Порой своими знаниями и рассудительностью она превосходила «квартирных приятелей», которые были старше неё на четыре года. Володе с Ларой и в голову не приходило чураться «этой малявки». Она благодушно откликалась на прозвище и на равных участвовала во всех затеях и проделках соседской парочки.

Заливистый храп заглушал в комнате любые звуки, однако, за её пределы не проникал, благодаря отличной звукоизоляции столетних стен.

* * *

Пока обитатели коммунальной Квартиры кто спал, кто слушал тишину, в общей комнатке при кухне, где хранилось всё, что угодно от цинковых корыт до велосипедов, раздавалось тихое постукивание и шуршание, как будто за обоями кто-то пересыпал горох.

* * *

В это утро в размеренной жизни Квартиры произошёл сбой. Незначительные странности были замечены не всеми и не сразу. Началось с того, что в комнате Пичужкиных не заработало радио. Лев Эдуардович в шесть часов по привычке открыл глаза, но, не услышав энергичных звуков гимна, решил, что ещё рано, повернулся на другой бок и снова захрапел. В это же время, за час до будильника и полтора часа до «Пионерской зорьки» отчего-то проснулись близнецы Митины. А грезившая наяву в своей постели Елизавета Марковна скорее почувствовала, чем услышала крадущиеся шаги в коридоре. Она удивилась, кто бы это мог быть в такую рань. Даже Пичужкины ещё не поднялись и не собрались, скрипя половицами, у единственного в квартире крана с холодной водой.

Кран был в прямом смысле единственным. Других источников воды никогда не существовало. Для вечерних омовений её кипятили в чайниках и кастрюлях и разносили по комнатам вместе с тазиками и ковшиками. Когда-то Шурики предлагали поставить хотя бы водогрей, но денег на него так и не собрали, поэтому вместо полезного прибора над раковиной висел график дежурств, а раз в месяц появлялась таблица коммунальных платежей. За достоверность информации отвечала Елизавета Марковна как ответственный квартиросъёмщик. Обратив внимание на звуки, донёсшиеся из коридора, она по какой-то, даже ей неведомой ассоциации, вспомнила о том, что пора вывешивать показания электросчётчика. Возможно, на мысли об электричестве её навела догадка: тот, кто крался по квартире, делал это в темноте. Она приподнялась было посмотреть, кто это бродит в неурочное время, но так и не встала. «Какая мне разница. Пусть. Может, человеку в туалет приспичило», – подумала она.

Ровно в семь, как положено, со двора донёсся стук.

– Один, – сосчитала Елизавета Марковна и прислушалась. – Интересно. Где же второй?

Она подождала, потом выбралась из-под одеяла и подошла к окну. В апреле в этот час было уже достаточно светло, и магазинное крыльцо хорошо просматривалось. Действительно, на асфальте лежал один ящик.