Коммуникативные агрессии XXI века

– среда, благоприятная для коммуникативных агрессий, должна допускать дискуссии в реальном времени (ток-шоу на телевидении, комментарии в Интернет-СМИ) и в ограниченном пространстве. На телевидении / радио участники дискуссии ограничены пространством студии, и даже голос из телефона зрителя / слушателя «встраивается» в это пространство. Спорящие в социальных сетях ограничены пространством конкретного поста / текста на сайте, в комментариях под которым ведется спор.

Стоит оговориться, что полученные в анкетах минимальные значения проявлений агрессивности в печатных изданиях могут быть также следствием недостаточной осведомленности студентов о содержании газет и журналов. Политическая повестка дня все больше формируется с помощью Интернета – по крайней мере, для молодежи; об этом следует говорить с определенной долей уверенности. И, безусловно, на результаты опроса не могли не повлиять принятые среди студентов практики потребления информации. Так что полученные результаты трактуются двояко: это индикатор как условий расширения коммуникативных агрессий, так и практик потребления информации респондентами.

66% студентов считают, что обсуждения значимых для молодежи вопросов в СМИ и сетевом пространстве ведут к формированию радикальных настроений, и побуждает к тому сама политическая действительность. Полученный результат опроса показывает относительную уверенность студенчества в том, что обсуждения в СМИ и возникающие при этом коммуникативные агрессии вклиниваются в восприятие реальности, искажают ее. Две трети опрошенных, во-первых, допускают использование дискуссий как инструмента манипуляции мнениями аудитории, а во-вторых, демонстрируют уверенность в том, что аудитория (особенно ее малообразованная часть), сталкивающаяся с обсуждениями актуальной политической проблематики в СМИ и сетевом пространстве, воспринимает искусственно искаженную картину политической реальности и делает выводы, основываясь на деформированных преставлениях. Любопытно, что студенты-журналисты и студенты-политологи проявили редкое для них согласие: и среди журналистов, и среди политологов по отдельности 66% респондентов выбрали ответ: «Мнения становятся более радикальными».

На вопрос «Можно ли сказать, что в российских СМИ присутствуют язык ненависти и агрессивность занимаемой автором позиции?» более половины (55,25%) респондентов ответили положительно. Отрицательный ответ оказался лишь на третьем месте (15,75% респондентов), в то время как более четверти респондентов (27,75%) выбрали вариант «Затрудняюсь ответить», а 1,25% проигнорировали вопрос. Эти цифры говорят о важности предпринимаемой в нашей монографии попытке идентификации коммуникативных агрессий и разработки инструментария для их выявления и анализа. Отвечавшие на вопросы студенты – будущие политологи и журналисты, и у них возникли проблемы с определением языка ненависти и агрессивной позиции автора, чего, конечно, быть не должно. Однако не будем забывать и о том, что большинство респондентов все же уверены в наличии агрессий и языка ненависти в российских СМИ и воспринимают его как данность политического дискурса, в частности Интернет-СМИ как «вместилище» коммуникативных агрессий. В этих условиях агрессии из девиаций становятся коммуникативной нормой.

Результаты опроса позволяют представить следующую картину, «нарисованную» российским студенчеством:

– Интернет – самая благоприятная среда для организации коммуникативных агрессий;

– коммуникативные агрессии наиболее заметны в Интернет-СМИ;

– обсуждения в СМИ и сетевом пространстве искажают политическую реальность в глазах аудитории и способствует радикализации мнений;

– российские студенты уверены (и это наиболее важно), что категоричные и резкие суждения, высказываемые в Интернете, выходят «оффлайн» и влияют на коммуникативные практики, реализуемые за пределами сетевого пространства.

Возвращаясь к вопросу о каналах передачи информации, вспомним, что Интернет – это место, в котором беспрерывно генерируются коммуникации. В соответствии же с постструктуралистской теорией дискурсы находятся в непрерывной борьбе за право монополии на означивание элементов. И не удивительно, что коммуникативные агрессии возникают там, где, во-первых, сталкиваются два ценностно-оппозиционных дискурса (сакральный и профанный), а во-вторых, идет непрерывное утверждение этих дискурсов через постоянное генерирование новых коммуникаций. Значит, речь идет о благоприятной технологической среде возникновения агрессий, которой способствуют идеологические условия современной России (интерпретация политических фактов через сакральные или профанные дискурсивные практики). Поэтому выводы, основанные на интерпретации ответов респондентов, распадаются на две части: «технологическую» (студенты уверены в наибольшем распространении агрессий в Интернете и Интернет-СМИ в частности) и «идеологическую» (студенты уверены в радикализации мнений аудитории медиа в силу воздействия коммуникативных агрессий).