Читаем Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923-1927. Том 1 полностью

етесь, показывает, как коротко вы отрезали нам время на внесение необ-ходимых поправок. В среду была получена мною резолюция, а в четверг утром требовалось внести поправки и голосовать. На первом пленуме нынешнего состава, сейчас после съезда, когда шла речь об оформлении руководящей головки партии, я сказал, что нельзя ставить членов Политбюро в такое положение, когда ты вынужден либо противопоставлять свое мнение готовому проекту, уже согласованному за твоей спиной, либо молчать, соглашаться, склоняться, молчаливо принимая то, с чем не согласен. Я не сомневаюсь, что если бы эта резолюция имела более нормальное прохождение через Политбюро, то многие вопросы, которые здесь заостряются, могли бы быть разрешены более нормальным путем. Но когда важнейшая по содержанию резолюция получается в среду, с тем чтобы ее голосовать в четверг, мне ничего не оставалось делать из уважения к Политбюро и Центральному Комитету, как сказать, что я в таких условиях голосовать не могу. Тогда была дана отсрочка до субботы. Я не ставлю в вину, что она так долго вырабатывалась, если принять во внимание, что все загромождены делами. Но во всяком случае, до меня она дошла - уже в согласованном виде -- в среду, накануне Политбюро, и отсрочка была дана до утра субботы. В течение пятницы надо было сформулировать поправки к предложениям, которые я в субботу и внес. Тов. Антипов говорит, какие, мол, это поправки, неизвестно, куда и к чему относятся. Неправда, не надо искусственно заострять, не надо искажать. В комиссии тов. Рыкова я совершенно точно указал, к какому пункту какую поправку я вношу и какой пункт проекта Рыкова приемлем для меня без всяких поправок. И поэтому, когда некоторые здесь указывали: вот у Рыкова в резолюции то-то есть, а у Троцкого - нет, то они били мимо цели: у меня этого потому нет, что я принимал это в формулировке Рыкова, так я и заявлял в комиссии. Досадно, что приходится тратить время на эти разъяснения. Из неправильного, ненормального порядка работы вытекает обострение и противопоставление даже в тех случаях, когда их могло бы и не быть. (Восклицания.) Извините, вы сами это прекрасно понимаете. Да и чего, собственно, вы хотите, товарищи. Когда столь серьезные общеполитические и хозяйственные вопросы стоят на повороте, то было бы чудовищно, если бы в нашей партии не вспыхнули практические и обобщенные разногласия, которых не надо только принимать преувеличенно и искусственно раздувать. Как же иначе может партия жить и двигаться вперед. Иначе из этого получается то, о чем напомнило выступление Молотова: по любому поводу обвинения в полутроцкизме летают справа налево и слева направо. Почему обвинители так легко превращаются в обвиняемых. Потому, что у нас всякий вопрос ставится на острие аппаратной бритвы и всякое отклонение от этого острия на одну тысячную долю миллиметра объявляется -- путем аппаратного мифотворчества -- чудовищным уклоном. Призрак троцкизма нужен для поддержания аппаратного режима. А режим этот автоматически приводит к тому, что тот, кто недавно других обвинял в троцкизме, сегодня сам оказывается троцкистом.

(Голоса: По собственному желанию. Каганович: Бытие определяет сознание.)

Троцкий: А я думаю, что нынешнее харьковское бытие кое-чье со-зание определяет в очень трагическом направлении.

Скрыпник: Что сие значит за намеки?

Троцкий: Если вы дадите мне минут пятнадцать, я могу их развить. Но я думаю, что здесь большинство понимают друг друга даже и по простым намекам.

Тов. Жданов зачем-то ссылался на дискуссию 1923 года. И другие без всякого повода говорили о дискуссии 1923 года. Я к ней не апеллировал и не имею в виду апеллировать. Речь идет о сегодняшнем и завтрашнем дне. Ни в малейшей степени я не говорил о прошлом в смысле какого-либо противопоставления "платформы". Сейчас мы стоим на новой ситуации, особенно после XIV съезда, который не случайно ударил по дауэси-зации, по аграрному уклону. На эту новую ситуацию, созданную XIV съездом, надо опираться, из нее надо исходить. Поэтому я не отвечаю и тов. Каменеву, который говорил о том, что он подходит к индустриализации не абстрактно, а в соответствии с конкретными потребностями хозяйства; я не вхожу в рассмотрение того, в какой мере потребность хозяйства в повороте совпадает с субъективными поворотами.

По вопросу об урожае. Я знаю, что на эту тему здесь уже началось аппаратное мифотворчество, оно началось с тов. Микояна. Знаете, тов. Микоян, если вы захотите спорить по-старому, я могу явиться с вами даже перед кубанскими казаками...

Микоян: Мы на пленуме ЦК, а не между кубанским казаками.

Перейти на страницу:

Все книги серии Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923-1927

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука