Коммунистическая оппозиция в СССР (1923-1927) (Том 3)

Троцкий: А я еще не подошел к ответу на поставленный вами основной вопрос о "закате" нашей революции.

Орджоникидзе: Зачем же вы так задержались на биографии?

Троцкий: Я думаю, что подсудимый имеет право говорить о своей биографии, и не председателю в таких случаях его ограничивать. И не я первый поставил вопрос о моей биографии. Мне это и в голову не приходило. Достаточно и без того вопросов. Но ведь именно сталинская фракция все политические вопросы подменила вопросом о моей биографии. И я отвечая неопровержимыми фактами на вымыслы. Я ходатайствую перед Президиумом, чтобы мне было дано 15 минут для ответа по вопросу о судьбе нашей революции.

Орджоникидзе: Вы будете говорить оставшиеся четыре минуты, а потом мы поставим вопрос о продлении для вас времени.

Троцкий: Орджоникидзе упрекал меня за аналогию с Великой французской революцией: не надо, мол, было говорить о тюрьме и гильотине, о перспективе заката и пр. Это суеверие: от слова не станется. Станется от факта, от действия, от ложной политики. Должен, однако, сказать, что самый вопрос этот был поднят отнюдь не по моей инициативе. Я утверждаю это категорически. Сольц не опроверг моей основной ссылки на его слова. Поэтому я считаю эту ссылку подтвержденной. По словам Воробьева, Сольц сказал: "Вы думаете, Робеспьеру не было жалко Дантона, когда он отправлял его на гильотину? Вы думаете, Робеспьер не был искренний революционер, не думал только о благе революции, а кончил гильотиной, ибо такова логика революционной борьбы". Я на эти слова Сольца ссылался. Они дали мне повод поставить вопрос о разных этапах революции, о волнах ее подъема и спуска, временного или окончательного. Временного или окончательного, - в этом вопросе, я должен сказать, что по всем ячейкам идет в настоящее время подготовка дальнейших и дальнейших "выводов", подготовка по той именно линии, которую вы, тов. Орджоникидзе, так легко и бюрократически отводите: т. е. по линии отсечений и репрессий. Я утверждаю, да, так легко и бюрократически, закрывая глаза на то, что делается в партии и над партией. Уже здесь один товарищ говорил: "Как бы не вышло так, как не нужно, чтобы вышло". Это отголосок настоящей, реальной подготовки... На всех ячейках докладчики, специально дрессированные Углановыми и Мандельштамами, ставят каждый вопрос об оппозиции так, что поднимается рабочий, чаще всего по наряду, и говорит: "Чего же вы возитесь с ними, не пора ли их расстрелять?" Тогда докладчик со скромно-лицемерной миной возражает: "Товарищи, не нужно спешить". Это уже вошло в обиход партии. Вопрос ставится всегда за спиной оппозиционеров, с инсинуациями, с грязными намеками, с грубыми, бесчестными, чисто сталинскими искажениями оппозиционной платформы и революционной биографии оппозиционеров, с изображением их, как врагов революции, как врагов партии, - все это для того, чтобы вызвать у обманутых слушателей, у сырых молодых партийцев, которыми вы искусственно заполняете партийные ряды, бешеную реакцию, и чтобы потом иметь возможность сказать: "Смотрите, мы готовы бы терпеть, но массы требуют". Это определенная сталинская стратегия, вы сами являетесь в большей или меньшей мере организаторами этой кампании,

а потом получаете волну ее на себя и говорите: "Партия требует, ничего не могу сделать"...

Второй упрек, который делает мне тов. Орджоникидзе, - упрек политический, более общего характера. Он говорит, что в моем сравнении с Великой французской революцией и выражается мой "пессимизм" Троцкий, мол, думает, что революция погибла. Если бы я думал, что революция погибла, к чему бы я стал бороться с вами? Вы никогда в этом деле не сводите концы с концами? Если я не верю в строительство социализма, как вы утверждаете, зачем я стал бы предлагать "грабить мужика", как вы также утверждаете, может быть, из-за личной вражды к мужику? Если я не верю в революцию, то зачем я стал бы бороться? - тогда лучше плыть по течению. Поймите это, пожалуйста. Если кто думает, что революция все равно уж погибла, то он не станет бороться. Вы, товарищи, снова концов с концами не свели.