Коммунистические государства на распутье

В июне 1960 года, когда на Бухарестском совещании Советский Союз столкнулся с китайско-албанской коалицией, вьетнамцы действовали в качестве посредников. Точно так же они поступили и на ноябрьском совещании в Москве. На XXII съезде КПСС в октябре 1961 года Хо избегал каких-либо прямых упоминаний об албанском вопросе, вызывавшей столько споров[170]. Он угодил Чжоу Энь-лаю, исчезнув со съезда, и снискал себе расположение своих советских хозяев-оставшись на некоторое время в Советском Союзе. Показательно, однако, что, когда в конце этого года в Ханой прибыла китайская военная миссия и предложила заключить военный пакт, Хо не обнаружил особого энтузиазма по этому поводу и вопрос был на время отложен. Когда Китай критиковал действия Хрущева в период «ракетного кризиса», северовьетнамские комментаторы предпочитали делать упор на мужественном поведении Кастро перед лицом «империализма США». Когда китайцы напали на Индию, в Ханое признавали, что Китай «прав», но с большим интересом говорили, как обычно, о «зловещей роли», которую «империализм США» якобы сыграл в этом достойном сожаления деле.

В проведении своей внутриполитической программы Ханой отбирал из китайской и советской политики те элементы, которые казались наиболее подходящими для Вьетнама[171]. В середине 50-х годов здесь преобладали китайские образцы, но после катастрофического сельскохозяйственного кризиса 1956 года (ответственность за него была возложена на прокитайски настроенного Чыонг Тиня) и после того, как инспирированная китайцами программа либерализации под девизом «Пусть расцветают сто цветов!» выявила существование серьезных антиправительственных настроений среди северовьетнамской интеллигенции, ДРВ стала все меньше следовать китайскому примеру. Во Вьетнаме не было никакого «большого скачка вперед», не было никаких коммун в китайском стиле.

Подобно любой другой коммунистической партии, агрессивно добивающейся изменения статус-кво, партия Хо Ши Мина никогда не соглашалась с югославскими теориями. Имя Тито было предано анафеме, особенно с 1958 года, а слово «ревизионизм» стало в Ханое ругательством. В соответствии с такой идеологической позицией вьетнамский перечень «социалистических государств» всегда включал в себя Албанию, которая обменивалась с северовьетнамскими лидерами дружественными приветственными посланиями.

Но по мере того, как разрыв между китайцами и русскими увеличивался и обе стороны начали настаивать на том, чтобы коммунистические партии заявили, с кем они заодно, Хо, пожалуй, стал опасаться, что, следуя трудному промежуточному курсу, он может оттолкнуть от себя обе державы и оказаться на мели. Есть свидетельства того, что в 1963 году среди ханойских коммунистов шли жаркие споры о сравнительных достоинствах китайской и советской политики. По другим данным известно, что и Москва, и Пекин оказывали на северовьетнамцев значительное давление, требуя от них четкого определения своих позиций. Наконец, в августе 1963 года, когда Советский Союз и западные ядерные державы подписали Договор о частичном запрещении ядерных испытаний, Хо Ши Мину стало уже почти невозможно продолжать ходить по натянутому канату. Хо присоединился к Китаю и отказался подписать этот договор.

Хотя отказ Хо подписать Договор о частичном запрещена ядерных испытаний, казалось бы, явился поворотным пунктом в северовьетнамской политике по отношению к Москве и Пекину, в действительности резкое изменение ориентации Ханоя могло произойти еще в мае 1963 года, когда Лю Шао-ци посетил Вьетнам и заявил, что примирение между Китаем и Россией немыслимо, пока Хрущев придерживается своих взглядов. Возможно, в связи с этим между обеими странами был заключен тайный оборонительный союз.

В течение последних месяцев 1963 и в начале 1964 года появилось много новых признаков более тесного сближения с Пекином Партии трудящихся Вьетнама. 27 декабря 1963 года было опубликовано одно северовьетнамское заявление, что нельзя говорить, будто «империализм США» «продляет добрую волю» (как это сделал Хрущев, говоря о президенте США); что народ Южного Вьетнама никогда не станет «просить империалистов США о мире любой ценой»; что южновьетнамские революционеры пользуются мощной поддержкой афро-азиатских и латиноамериканских народов (о Советском Союзе ни слова!). Заявление заканчивалось следующим и словами, из которых явствовало намерение акцентировать повстанческую борьбу в Южном Вьетнаме.

«Настоящим мерилом отношения любого человека к американскому империализму, к национально-освободительному двжению, к движению за демократию и мир и к марксистско-ленинскому учению является то, как он поддерживает Юг (то есть южновьетнамских повстанцев) — полностью, в некоторой степени или же совсем никак. В известном смысле можно сказать, что отношение человека к революции в южной части нашей страны — это линия, разделяющая революционеров и нереволюционеров»[172].