Коммунисты

— За вас думают другие, — сердито воскликнул Дансет. Уж этого Праш снести не мог. Другие? Скажите на милость, кто бы говорил, да уж не эти попугаи… Что Блюм скажет, то и они… А вы, ваш Морис!.. — Тут и сравнения быть не может, — спокойно отрезал Праш. Он хотел бы объяснить: сказать, например, что партии веришь, что если даже не поймешь чего сразу, когда трудность какая-нибудь, все равно, прежде всего надо верить тому, что говорит партия… Так разве это значит не думать? Разве доверие отрицает мысль? Но все это трудно разъяснять, когда сидишь за баранкой, да еще этому пузатому с чемоданчиком на коленях. А ведь из социалистов он еще не самый худший! Размазня он и больше ничего, настоящая размазня… Это он-то сам за себя думает? Хотел бы я посмотреть на него, когда он притащится со своей посылочкой к Бланшару, мужу Полетты! Вот тот — настоящий коммунист, да еще сражался в Испании. При мысли об Испании у Праша вдруг сжалось горло, и он сразу нашел нужные слова: — Слышите, господин Дансет, — он уже называл Дансета господином. — Слышите? Я тогда поговорю с вами о пакте, когда вы заплатите за всю кровь, пролитую в Испании по милости вашего Блюма с его невмешательством. Поняли? Поняли?..

Он несправедлив, ужасно несправедлив. Ведь Праш отлично знает, что Дансет плакал, когда узнал о невмешательстве, что он был членом комитета помощи республиканской Испании и вместе с сыном Менаров, братом Полетты, ходил из деревни в деревню с большим лилово-желто-красным флагом, и в растянутое полотнище крестьяне бросали монеты и кредитки… Праш несправедлив, но ведь и жизнь тоже несправедлива… И потом, не нужно быть очень уж проницательным человеком, чтобы понять, что все они стакнутся… вся шайка… вплоть до кагуляров… до фашистов…

Семейство Бланшаров — Полетта, Рауль и Мондине — сидело за обеденным столом, когда в дверь постучали. Оказалось, что это господин Дансет, сборщик налогов из Сен-Любена — привез посылочку от стариков: масло, яйца, козлятина, абрикосы и персики… Как это мило, что господин Дансет потрудился… Ведь такая даль! — Садитесь, пожалуйста, господин Дансет, закусите с нами. — Он сел за стол, ему налили супу… Малыш явно любит гостей — он уже взобрался на колени к Дансету. И тут же сразу заговорили о событиях.

Бланшары не то, что Праш. Они совершенно спокойны. А Праш, как он там ни хитри, встревожен. Он не знает, что думать. Он даже не уверен, какую позицию займет партия. Он только предполагает, но не уверен. А Рауль Бланшар — тот даже как будто не понимает, из-за чего такой шум. Вот поди ж ты! Чего лучше, когда человек так убежден, а все же… Дансет знает Рауля: вернувшись из Испании, Бланшар с месяц отдыхал у стариков Менаров, они часто беседовали, вместе рыбачили, ездили на велосипеде.

— Послушайте, мадам Бланшар… Я вижу, как вы относитесь к событиям, меня это восхищает… Я хотел бы быть, как вы… понимать… я не могу так вот — не понимая… Ясно, что нас хотят расколоть… я сейчас почувствовал это с Прашем… я приехал на его грузовике…

Вот он сидит перед ними: добродушная, слегка вспотевшая толстощекая физиономия, заплывшие глазки; сквозь слипшиеся косицы волос просвечивает блестящая кожа черепа. Ну да, он социалист, но все-таки… будет ли он завтра против нас? Рауль Бланшар вспоминает испанских социалистов. Ведь их тоже убивали на фронте, на дорогах во время отхода… Бланшар невольно думает о тех днях, когда ему пришлось оставить Антонио на носилках в Пиренейском ущелье и скрепя сердце уйти с Кормейлем… Нет, Бланшар — не Праш! Он не питает ненависти к галорцам. Он глядит на добродушного, пухлого сборщика и думает: как бы сделать так, чтобы этот славный парень не взял завтра винтовку и не стал палить в нас… чтобы он понял, что его обманывают… ведь такие вот люди падали под бомбами на дорогах… таких будут бросать в концентрационные лагери… его обманывают… обманывают те, кто будет так громко орать вместе с ним, что в этом вое он даже не расслышит собственного голоса.

— Нет, спасибо, мадам Бланшар! Я на ночь кофе не пью, а то мне не заснуть.

Конечно, этот Дансет не рабочий… но если теперь можно рассчитывать только на рабочих… кто знает, что думает родня Полетты? Я не говорю об ее брате… но родители… старые крестьяне… для них весь мир ограничен Галором и Гербассом.

Что же такое сказал вдруг Полетте Сезар Дансет, от чего Бланшар, погруженный в свои мысли, сразу очнулся и вмешался в разговор? Что-то вроде: «Вам-то хорошо, у вас есть вера…»

— Вера? — переспросил Бланшар таким тоном, как будто ему дали пощечину; потом продолжал спокойнее: — За кого вы нас принимаете, господин Дансет? Вера! Веры недостаточно… Раз у нас голова на плачах, значит, надо ею пользоваться…

— Не сердитесь, господин Бланшар. Но когда Праш говорит — у нас есть классовое сознание… классовое сознание, а разве это не… не… разве это не вроде веры, отчасти?